8. Когда эта скорбь
была еще в полной силе, опять в новую печаль повергает его военачальник (Иоав), не давший Авениру исполнить обещаннаго,
коварно убив того, который обещал легко и без всякаго труда предать Давиду все войско. Давид был так огорчен этим
убийством, что тогда же проклял Иоава, и во время кончины своей поручил своему сыну отмстить ему за это безчестное
убийство. Самыя слова, которыми Давид громко оплакивал Авенира, достаточно изображают нам страдание души его:
и воздвиже, говорится в Писании, царь глас свой, и плакася над гробом Авенира и рече: еда
смертию Навала умре Авенир? Руце твои не связаны; нози твои не во оковах; не приступил еси, якоже Навал; пред сыном
неправды пал еси (2 Цар, III, 32-34). Что же после этого? Коварно умерщвляется Мемфивосфей[47] и к печали Давида о нем
(ибо и о нем Давид скорбел так, что даже умертвил убийц его) присоединилось противодействие хромых и увечных, которое
сильно возмутило его. Одолев и этих и других врагов, он с великою радостию переносить кивот, но в то самое время, когда
переносили ковчег и все радовались, среди веселия случилось событие, которое омрачило всеобщую радость и повергло душу
царя в уныние и великий страх. Гнев Божий внезапно поразил и умертвил Озу, который хотел поддержать падавший кивот; и
страх от этого так сильно потряс душу Давида, что он тогда только решился перенести кивот к себе, когда узнал, какое
благополучие было от него Аведдару, который тогда принял его (2 Цар. VI, 8-12). Потом, когда умер царь аммонитский,
Давид, как муж добрый и человеколюбивый, отправил послов утешать сына его и убеждать его мужественно переносить смерть
отца; а тот, за такую честь постыдно оскорбив послов, отослал их обратно к царю. Неужели по твоему мнению, этого мало,
чтобы опечалить и поразить душу? Не доказывает ли этого и самая война, которая не имела никакого другого предлога и
дошла до такого ожесточения, что подвергла Давида безчисленным бедствиям (2 Цар. гл. X)? Этих бедствий, хотя бы кто
примешал к ним тысячу удовольствий, достаточно для того, чтобы жизнь Давида признать скорбною; но последующия бедствия
его таковы, что до них как бы еще и не начинались истинныя скорби. Подлинно страдания этого царя превзошли всякую басню
и всякую трагедию; на дом его обрушились такия необычайныя и непрерывныя бедствия, как будто у него одно зло постоянно
старалось помогать другому злу. Так посмотри: Амнон полюбил сестру свою, полюбив, обезчестил ее; обезчестив,
возненавидел и допустил разгласиться как безчестию, так и кровосмешению, приказав одному из слуг тотчас изгнать ее из
дому против воли и отправить чрез (городскую) площадь, причем она кричала и плакала (2 Цар, гл. XIII). Авессалом, узнав
об этом и созвав на пир всех братьев, между которыми был и этот оскорбитель, умерщвляет его при посредстве слуг, когда
тот ел и пил. Потом некто, отлучившись оттуда и в смятении не разузнав точно случившагося, возвестил царю, что все
сыновья его умерли. Тогда Давид сидя плакал о мнимом убиении всех сыновей своих; когда же в точности узнал о
случившемся, то грозил сыну и говорил, что умертвит его; и хотя (Авессалом) убежал в чужую страну, где он провел три
года, царь во все время продолжал гневаться; даже и по прошествии этого времени не призвал бы его к себе, если бы умный
военачальник против его воли не склонил его на такое дело. Но и призвав сына, он еще не заживил сердечной раны, но
удалил его от лица своего еще на два года, и только после столь долгаго времени, по просьбе военачальника, дал сыну
позволение явиться к себе. Но сын, злопамятуя о прежнем или притом стремясь к власти, возстал на отца и довел его опять
до скитальничества и бегства, которым он подвергался при Сауле, и даже сделал его жизнь гораздо тяжелее прежней.
Тогдашния скорби Давид терпел, быв военачальником; а теперь он принужден был скитаться после многих лет царствования и
после победы, можно сказать, над всеми врагами. И доведший его до этого был и не чужой и не неприятель, но
изшедый из чресл его, как сам он говорил с жалобою (2 Цар. XVI, 11). Тогда он был во цвете лет и
мог все переносить мужественно, а теперь, в то время, когда ему следовало в этом негодном сыне иметь утеху своей
старости, в нем встретил злоумышленника и врага. И вышел царь из Иерусалима вместе с немногими, босой, закрываясь и
проливая слезы. Эта война причинила ему не только скорбь, но и стыд. Сын поступил тогда с блаженным оскорбительнее, чем
Саул, обезчестил и наложниц отца, и притом не скрытно, но на кровле дома пред взорами всех; в ярости против отца нарушил
и уставы природы, и законы обращения с женщинами, и в безумном упоении, когда война еще продолжалась, отважился сделать
то, что обыкновенно делают уже по одержании победы и по взятии врагов в плен. Между тем Сива, встретив Давида в такой
печали и страхе, еще более возмутил его, налгав на своего господина и сказав, будто (Мемфивосфей) замышляет овладеть
царством (2 Цар. XVI, 3).