2. Но, не осуждая догадками прошедшую жизнь, разсмотрим самое дело. Как девство лучше брака, так первый брак
лучше второго. Вдова, только по началу ставши ниже девственницы, при конце опять равняется и делается одинаковою с нею;
а второй брак ниже девства с той и другой стороны. Кроме того, та, которая легко переносит вдовство, конечно, часто
воздерживается и при жизни мужа; а та, которая считает это состояние невыносимым, готова жить не только с двумя или
тремя, но и с гораздо большим числом мужей, и только с наступлением старости едва делается воздержною. Посему, как тот
брак есть доказательство великой честности и целомудрия: так этот есть знак - не скажу, сладострастия; нет, - но души
слабой и весьма плотяной, привязанной к земле и неспособной никогда помыслить ничего великаго и высокаго. Если же кто
скажет, что доброе дело остается добрым, случится ли оно однажды, или дважды, или несколько раз (ибо оно будет одинаково
добрым; а кто часто делает добро, тот по справедливости более восхваляется; так что, если и брак есть дело доброе, то
часто пользующийся им похвальнее и почтеннее того, кто пользуется им редко), то мы ответим, что такое умствование может
увлечь простодушных, но разсудительные легко могут понять его лживость. Брак называется браком не по (телесному) соитию
- иначе и прелюбодеяние было бы браком, - но потому, что вступающая в брак привязывается к одному мужу, и этим
благородная и целомудренная женщина отличается от распутной. Если она постоянно будет довольствоваться одним мужем, то
брак справедливо будет называться этим именем; но, если она, вместо одного, вводит многих мужей в дом свой, то, хотя и
не смею назвать это прелюбодеянием, однако сказал бы, что она много уступает той, которая, кроме одного, не знала
другого мужа. Та вняла словам Господа: сего ради оставит человек отца своего и матерь: и прилепится к жене
своей; и будета оба в плоть едину (Матф. XIX, 5); прилепилась к мужу, как к собственной своей плоти, и не
забыла однажды данной ей главы; а эта не считает собственною плотию ни перваго, ни второго мужа; ибо первый изгнан
вторым, а второй первым; и она уже не может хорошо помнить перваго мужа, привязавшись после него к другому, и на
последняго не может смотреть с надлежащею любовию, так как ум ея обращается и к покойному. Таким образом, наконец,
оказывается, что оба, и тот и другой, лишены женою чести и любви подобающей мужу! С каким же, по ея мнению,
расположением духа второй муж вступает в брачный чертог перваго, восходит на его ложе, и смотрит на жену, которая над
всем этим смеется и забавляется? Он, конечно, сильно возмущается и не с особенною любовию приближается к ней; даже если
бы он был тверже всех людей, однако не может быть столь грубым, чтобы не иметь человеческих чувств, хотя бы она облекла
и себя и дом свой безчисленными украшениями. Печаль, уже постигшая дом (после перваго мужа), не допускает быть чистою
радости (при втором), но, подобно тому, как на стенах, у которых какая-нибудь часть сильно обгорела, а потом несколько
подкрашена, резкая и глубокая чернота портит белизну окраски, и вид бывает неприятный; так и здесь, хотя бы (жена)
придумала много блеска, в нем проглядывает уныние и какая-то неприятная смесь того и другого. И домочадцы, и служанки, и
работники, и жильцы, и соседи, и родственники покойнаго смотрят на это дело с прискорбием и сожалением. А если еще
останутся и сироты, то малолетние возбуждают сильное нерасположение к матери в тех, кто может понимать дело, а взрослые
делают ей неприятностей больше всех. Сознавая все это, и законодатели, желая и утешить сетующих (вдов), и в оправдание
себя показать, что они установили второй брак не по убеждению своему или по какому-нибудь предубеждению, но из опасения
большаго зла, лишили этот брак всякаго блеска, так что вечера его не украшают ни флейты, ни рукоплескания, ни песни, ни
пляски, ни брачные венцы, ни другое что-либо подобное; устраняя все это, они приводят мужа к вдовой жене неувенчанным,
как бы выражая этим, что все остальное они допускают по снисхождению, а не как достойное похвал, рукоплесканий и
венцов.