Полное собрание сочинений. Том 1. Повести. Театр. Драмы

Адольф. Теперь да! Но вспомни ужасные дни, когда буря разразилась над нами? Ты как грудной ребенок лежала и плакала; и я брал тебя на колени, баюкал тебя и целовал твои закрытые глаза, пока сон не разгонял твоих страхов. Я был твоей нянькой; смотрел, чтобы ты не вышла на улицу непричесанной… Бегал за твоими башмаками, ходил за провизией. По целым часам я сидел, держа тебя за руку, когда ты боялась всего и всех, потому что у тебя не было друзей, и общественное мнение заклеймило тебя. Я старался поднять в тебе упавшее мужество, убеждал тебя до того, что язык прилипал у меня к гортани и у меня болела голова. Я сидел и изображал себя сильным, заставлял себя верить в будущее и в конце концов вернул тебя к жизни. И ты восхищалась мной; тогда я был мужчиной, не атлетом, которого ты бросила, но человеком с сильной душой, магнетизером, который перелил свою нервную силу в твои дряблые мускулы, зарядил твой пустой мозг новым электричеством. И я поднял тебя; нашел тебе новых друзей, устроил тебе маленький двор, я при помощи дружбы заставил их восхищаться тобой. Я назвал тебя хозяйкой моего сердца и моего дома. Я рисовал тебя, и ты начала появляться на всех выставках, как св. Цецилия, как Мария Стюарт, как Шарлотта Корде. Я заставил толпу смотреть на тебя моими ослепленными глазами, я привлек к тебе симпатии всех. И вот ты получила возможность одной идти вперед! И когда я создал тебя, мои силы истощились, и я свалился от переутомления. Я возвысил тебя, но сам я пал. Я заболел, и моя болезнь стесняла тебя, когда жизнь начала улыбаться, и я отлично помню, как ты начала стараться удалить, от себя кредитора, отделаться от свидетеля стольких тяжелых часов! Твоя любовь начала приобретать сестрин характер, и за неимением ничего лучшего, мне пришлось примириться с ролью братишки. Нежность ко мне у тебя существует и теперь, может быть, даже растет, но это другая нежность — в ней оттенок жалости; затем появилось отсутствие уважения и презрение по мере того, как мой талант склонялся всё ниже и ниже, а твое солнце поднималось всё выше. Но вот, и твой источник начинает иссякать, потому что я больше не пополняю его, или вернее, ты делаешь вид, что не хочешь черпать из него. И мы оба гибнем. Но надо же тебе свалить на кого-нибудь вину! Иметь что-нибудь новое! Ты слаба, ты не можешь нести вину сама, и вот я стал козлом отпущения, которого ты хочешь убить! Но, убивая меня, ты убиваешь и себя, потому что совместная жизнь превратила нас в близнецов. Ты была побегом от моего ствола, но ты захотела освободиться раньше, чем пустила корни, а потому и не могла расти самостоятельно! Но ствол не может лишиться своей главной ветки, а потому они оба засохли!

Текла. Да ты, по-видимому, хочешь сказать, что мои книги написал ты?

Адольф. О, нет, это ты приписываешь мне, только для того, чтобы обличить меня потом во лжи! Если я и говорил в продолжение пяти минут, так только для того, чтобы выяснить тебе все оттенки, все полутоны, все переходы. Ты же вся создана из одного тона!

Текла. Ну, да, это — ясно. Вывод из всего этого, что книги мои написал ты.

Адольф. Этого вывода быть не может. Нельзя целый аккорд разрешить одной нотой, нельзя всю жизненную разносторонность привести к одному знаменателю. Я не. так глуп, чтобы говорить, будто я сочинил твои книги.

Текла. Но ты же думаешь это?

Адольф вне себя. Не думал!

Текла. Но в сумме…

Адольф в бешенстве. Никакой суммы нет, потому что мы ничего не складывали. Когда делят неделимые числа, то в частном получается бесконечная дробь, говоря твоим языком. Я ничего не складывал!

Текла. Нет, но я могу произвести это сложение.

Адольф. Как тебе угодно, но я этого не делал.

Текла. Но ты хотел это сделать!

Адольф в изнеможении, закрыв глаза. Нет, нет и нет! Не говори со мной больше. Со мной сделается припадок. Молчи… Уйди от меня!.. Ты раздираешь своими грубыми клещами мой мозг, ты разрываешь своими когтями нить моих мыслей… впадает в обморок; взгляд блуждающий, большие пальцы подергиваются.

Текла нежно. Что с тобой? Ты болен? Адольф ее отталкивает. Адольф?

Адольф. Качает головой.

Текла. Сознайся, ты был неправ?

Адольф. Да, да, да, да, сознаюсь.

Текла. И ты просишь прощенья?

Адольф. Да, да, да, да, прошу!.. Только не говори со мной.

Текла. Поцелуй мою руку.

Адольф. Целую. Только ни слова больше!

Текла. Ну, а теперь тебе надо пройтись немного, освежиться перед обедом.

Адольф. Да, правда. А потом мы укладываемся и уезжаем!

Текла. Нет!

Адольф встает. Почему? У тебя есть какая-нибудь причина?

Текла. Я обещала сегодня быть на одном вечере.

Адольф. Но ведь это же не серьезно.

Текла. Совершенно серьезно. Я дала слово.

Адольф. Слово? Ты просто согласилась прийти… Можно отказаться.

Текла. Я не поступаю, как ты, мое слово священно.

Адольф. Слово может быть священным, но иногда невозможно исполнить всё, что пообещаешь в разговоре. Кто-нибудь взял с тебя это слово?

Текла. Да!

Адольф. Можно попросить этого человека вернуть тебе слово, раз твой муж болен.