Полное собрание сочинений. Том 11. Война и мир. Том третий

— Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Всё раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так им скажи.

Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.

— Уволь ты меня, матушка, ради Бога, вели от меня ключи, принять, — сказал он. — Служил 23 года, худого не делал, уволь, ради Бога.

Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего от просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности, ж что она всё готова сделать для него и для мужиков.

XI.

Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики по приказанию княжны собрались у амбара, желая переговорить с госпожею.

— Да я никогда не звала их, — сказала княжна Марья; — я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.

— Только рада Бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Всё обман один, — говорила Дуняша, — а Яков Алпатыч приедут ж поедем... а вы не извольте...

— Какой же обман? — удивленно спросила княжна.

— Да уж я знаю, только послушайте меня, ради Бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, несогласны уезжать по вашему приказанию.

— Ты что-нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать... — сказала княжна Марья. — Позови Дронушку.

Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.

— Да я никогда не звала их, — сказала княжна. — Ты верно не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.

Дрон не отвечая, вздохнул.

— Если прикажете — они уйдут, — сказал он.

— Нет, нет, я пойду к ним, — сказала княжна Марья.

Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дронушка, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею.

«Они вероятно думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтоб они остались на своих местах и сама уеду, бросив их на произвол французов», думала княжна Марья. «Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что André еще больше бы сделал на моем месте», думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.

Толпа скучиваясь зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами, в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала как быть. Но опять сознание того, что она — представительница отца и брата, придало ей силы и она смело начала свою речь.

— Я очень рада, что вы пришли, — начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. — Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что опасно здесь... и неприятель близко... потому что... Я вам отдаю всё, мои друзья, и прошу вас взять всё, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я напротив прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. — Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.

— Я не от себя делаю это, — продолжала княжна, — я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и за его сына.

Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.

— Горе наше общее и будем делить всё пополам. Всё что мое, то ваше, — сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.

Все глаза смотрели на нее, с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность пли испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.

— Много довольны вашими милостями, только нам брать господский хлеб не приходится, — сказал голос сзади.

— Да отчего же? — сказала княжна. — Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.

— Да отчего же вы не хотите? — спросила она опять. — Никто не отвечал.

Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей-нибудь взгляд.

— Отчего вы не говорите? — обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. — Скажи, ежели ты думаешь, что еще что-нибудь нужно. Я всё сделаю, — сказала она, уловив его взгляд. Но он, как будто рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:

— Чегó соглашаться-то, не нужно нам хлеба.

— Что ж, нам всё бросить-то? Несогласны. Несогласны... Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, и нашего согласия нет. Поезжай сама, одна... — раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.