На другой день был смотр; после церемониального марша Кутузов подошел к гвардии и поздравил все войска с победой.
[892]— Из 500 [тысяч] нет никого, и Наполеон бежал. Благодарю вас, бог помог мне. Ты, Бонапарт, волк, ты сер, а я, брат, сед, — и Кутузов при этом снял свою без козырька фуражку с белой головы и нагнул волосами к фрунту эту голову....
— Ураа, аааа — загремело 100 тысяч голосов, и Кутузов, захлебываясь от слез, стал доставать платок. Nicolas стоял в свите между братом и князем Андреем. Петя орал неистово «ура», и слезы радости и гордости текли по его пухлым, детским щекам. Князь Андрей чуть заметно добродушно, насмешливо улыбался.
— Петруша, уж перестали, — сказал Nicolas.
— Что мне за дело, я умру от восторга, — кричал Петя и, взглянув на князя Андрея с его улыбкой, замолчал и остался недоволен своим будущим сватом.
—————
Обе сватьбы сыграны были в один день в Отрадном, которое вновь оживилось и зацвело. Nicolas
[893]уехал в полк и с полком вошел в Париж, где он вновь сошелся с Андреем. [894]Во время их отсутствия Pierre, Наташа, графиня (теперь) Марья с племянником, старик, старуха и Соня прожили всё лето и зиму 13 года в Отрадном и там дождались возвращения Nicolas и Андрея.
—————
* № 184 (рук. № 91. T. III, ч. 2, гл. VІII-ХІV).
[895]Богучарово
[896]не вполне хорошо было выбрано убежищем от французов. Правда, что здоровье старого князя было так слабо, что он не доехал бы до Москвы. [897]Князь в Богучарове, несмотря на помощь доктора, оставался более двух недель всё в том же положении. Уж поговаривали о французах, в окрестностях показывались французы, и у соседа в 25 верстах, Дмитрия Михайловича Телянина, стоял полк французских драгун.
[898]Но князь ничего этого не понимал, доктор сказал, что нельзя ехать в таком положении.
На
[899]третьей ночи после приезда в Богучарово князь лежал, как и прежние дни, в кабинете князя Андрея. Княжна Марья ночевала в соседней комнате. Всю ночь она не спала и слышала его кряхтенье и [900]ворочанье с помощью доктора и Тихона, но она не смела войти к нему. Она не смела потому, что [901]все эти дни, как только наступал вечер, князь выказывал признаки раздражения и знаками выгонял ее, приговаривая: «Спать... хорошо мне...» Днем он допускал ее и левой здоровой рукой держал и жал ее за руку и беспокоился до тех пор, пока что-нибудь не напоминало ему о том, что его выгнало из Лысых Гор. Тогда, несмотря ни на какие средства доктора, он начинал кричать, хрипеть и метаться. [902]Он, видимо, очень страдал и физически и нравственно. Княжна страдала не меньше его. Надежды на исцеление не было.Он мучался.......... «Не лучше ли был бы конец, совсем конец», иногда думала княжна Марья. И, странно сказать,
[903]она [904]день и ночь, почти без сна следила за ним, и часто она следила за ним не затем, чтобы найти признаки облегчения, но следила,После 4-й бессонной ночи, проведенной в напряжении слуха, в сухом ожидании и страхе у его двери (княжна Марья не плакала и удивлялась самой себе, что она не могла плакать), она утром вошла в его комнату. Он лежал высоко на спине с своими маленькими костлявыми ручками на одеяле и уставленными прямо глазами. Она подошла и поцеловала его руку; левая рука сжала ее и
[905]так, что видно было, долго не хотел ее выпустить.— Как вы провели ночь? — спросила она.
Он начал говорить (что ужаснее всего было княжне Марье), с комическим трудом ворочая язык. Он говорил лучше нынче, но лицо его похоже стало на птичье лицо и очень измельчало чертами, как будто ссохлось или растаяло.
—
[906]Ужасную ночь провел, — выговорил он.— Отчего, mon p`ere? Что особенно вас мучало?
— Мысли! Погибла Россия... — он зарыдал.
Княжна Марья, боясь, что он опять озлобится при этом воспоминании, спешила навести его на другой предмет.
— Да, я слышала, как вы ворочались, как Тихон... — сказала она.
Но он нынче не озлобился, как прежде, при воспоминании <об>
[907]французах, напротив, он был кроток, и это [908]поразило княжну Марью. [909]— Теперь конец, — сказал он и, помолчав:
— Не спала ты?
Княжна Марья отрицательно покачала головой; невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
— Нет, я всё слышала, — сказала она.
—
[910]Он опять зарыдал. К княжне Марье вдруг воротилась способность слез.
[911]Она нагнулась к его груди и зарыдала, он пожал ее руку и замахал головой, чтоб она шла к двери.— Не послать ли за священником? — сказал шопотом Т[ихон].
— Да, да.
Княжна Марья обратилась к нему. Она еще ничего не успела сказать, как он проговорил:
— Священника, да.