Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи

До темноты мы с Ерофеем опростали от всякого хлама навес у избушки, кинули туда травки. Уже под навесом состоялось еще одно вечернее доение Муськи. Карпу Осиповичу я сказал: «Если будет слишком уж хлопотно — зарежете, будет на зиму мясо». Старик благодарно кивнул: «Едак, едак».

В хозяйстве Лыковых козы — доброе подспорье.

* * *

Вечер посвятили рассказам о прожитом годе.

Запас свечей мы с Ерофеем пополнили. Карп Осипович зажег сразу две — одну на светце для лучины, другую на печке у своего изголовья. В избушке, с первого нашего прихода сюда, перемен не было. В правом верхнем углу на полке — богослужебные книги и черные доски икон. Слева внизу, у печки, — кисло пахнувшая посуда. На шестах и на полках вдоль стен — мешочки и узелки с семенами, с сухими таежными травами. Все обнаружить можно было в черном жилище только на ощупь. Белел лишь алюминиевый рукомойник у двери. Карп Осипович нашел, что он все же удобнее берестяного.

На полу для гостей, как и в прошлом году, настелили ржаной соломы. Мы с Ерофеем лежали на ней, положив под голову рюкзаки. Карп Осипович сидел, сгорбившись, на лавке, Агафья гремела у печки посудой, не упуская возможности вставить словечко о прожитом с прошлого лета.

Осенью главной заботой была заготовка орехов. Урожай был большим, какой бывает однажды в четыре года. С заглядом вперед надо было и заготавливать. «Тятенька хворый стал, а у меня рука…» — сказала Агафья. Все же тридцать мешков кедровых шишек Лыковы заготовили. Агафья лазала по деревьям, сбивала шишки, старик подбирал. Потом добычу сносили к лабазам, шелушили, сушили. «К ночи не чуешь ни рук, ни ног».

Картошку брали уже из-под снега. Урожай был хороший. «Верите ль, триста ведер собрали!» Для двоих это много. Сейчас в избытке сто ведер. Передать бы геологам. Как? Не дожидаясь Ерофея, старик с Агафьей стали выкорчевывать, выжигать лес вблизи огорода в расчете, что может сесть вертолет. «Не может, — сказал с сожалением Ерофей, — наклон большой и слишком близко деревья». Известие это до крайности Лыковых огорчило. «Может, Ерофей ошибается?» — украдкой спросил меня Карп Осипович. В разговоре к излишкам картошки возвращались несколько раз. «Грех — добро пропадает. Да и людям за попечение благодарность наша была бы».

Нас угощали вареной картошкой. Еду тут всегда делили на «постную» и «скоромную». В минувшем году «скоромного» почти не было.

Ловчие ямы заброшены — «какой я ловец, еле ноги ношу». Рыбы по той же причине осенью было поймано меньше ведерка. Ели орехи, картошку, репу, морковку, горох. Ерофей в начале зимы, заколов в Абазе поросенка, поделился с «подшефными» мясом. Топленое масло в бутылке мы обнаружили подвешенным в изношенном сапоге под навесом — смазывают обувку.

Мед, принесенный на этот раз не в деревянной бадейке, а в стеклянной банке, с сожалением забраковали — «мирская посуда». В жестком табу на мирскую еду сделано исключение для крупы. Опять с благодарностью приняли рис, пополнили запас овсянки.

— Козы вас выручат! — сказал Ерофей.

— Дал бы бог, — отозвался старик, поправляя свечу.

* * *

Ерофей по-прежнему тут главный советчик и опекун. В благодарность ему из кожи марала, убитого еще Дмитрием, сшила Агафья просторные мягкие сапоги — ичиги, или бродни, — наилучшая обувь для хождения по тайге. Ерофей нарочно неторопливо примерил обновку, прошелся в ней по двору, притопнул — доставил Агафье радость. «По зиме-то вечера до-олгие, до-олгие, вот и управилась», — пропела она, улыбаясь детской своей улыбкой.

Все хозяйские заботы, все суровое обеспечение жизни сейчас на Агафье — повар, плотник, швец, грузчик, огородник, древокол и древолаз, — все она, бесхитростная, понимающая: иного выхода нет, с утра до вечера надо трудиться.

Людей Лыковы не чураются, общенье вошло в привычку, уже есть потребность в месяц раз-другой побывать у геологов. Агафья любит поговорить с женщинами-поварихами. Вместе с отцом украдкой не прочь посмотреть телевизор. Карп Осипович, у которого Никон по-прежнему наипервейший из всех врагов, вдруг огорошил меня вопросом: «Я так разумею, Америка войны возжелала?» Где Америка, он не знает. Ему непонятно также, почему в Священном Писании про Израиль сказано, а про Америку — ничего. «Греховен мир…» — сказал старик. Чувствуется, эта греховность нужна ему в оправданье таежного тупикового жития.

— Карп Осипович, ни о чем не жалеете, считаете, верно прожита жизнь?

— Бог всех рассудит, Василий Михайлович, — уклоняется от ответа полуночный мой собеседник.

Новая хижина у реки.

За год у Лыковых побывало несколько дальних гостей. Казанские студенты-филологи записывали их говор, выискивали в речи слова, по которым будто бы установлено: предки Лыковых пришли в Сибирь северным «монгозейским путем».