Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья

Лицо ее с того времени, как вошел Ростов, вдруг преобразилось так, как преображается расписной фонарь, в который вставят свечку. Бывают лица, подобные фонарям с толстыми стенками, непроницаемыми для света, и, как бы ни красивы, ¹¹³⁹представляющие всегда для виду грубую бессмысленную работу ¹¹⁴⁰; бывают лица, подобные фонарям с тонкими, прозрачными стенками и с различной силой света. Бывают лица, подобные фонарям, в которых прозрачные стенки, но однообразные, одного какого-нибудь яркого света (таково было лицо Ростова), и бывают лица, как лицо княжны Марьи, подобные фонарям с ¹¹⁴¹наипрозрачнейшими стенками, с самой искусной, сложной, художественной на них работой, которая вдруг но всей своей тонкой красоте выступает только тогда, когда яркий [свет] зажжен в них. В первый раз этот свет зажжен был теперь в лице княжны Марьи, и вся та чистая духовная, внутренняя работа, которой она жила до сих пор, выступила наружу.

* № 298 (корректура. T. IV, ч. 1, гл. XII).

Пьер стоял против этой кучки солдат. ¹¹⁴²Все эти лица, фигуры, позы, звуки голосов — всё это было так знакомо Пьеру и так страшно бессмысленно.

— Ребята, тут местечко барину дайте, — сказал офицер, подвигаясь к ним.

— Что ж, можно, — откликнулся голос.

— Да, вишь, ловок, я и так вчерась Миронова задавил было, — сказал другой. ¹¹⁴³

Пьер стал посередине балагана, молча оглядываясь.

— Ишь, как витютень, ни очей, ни речей, — послышался в это время ¹¹⁴⁴насмешливый и чрезвычайно приятный голос. — Экой народ неласковый — право: человек новый, неизвестный.

И, говоря эти слова, небольшого роста ¹¹⁴⁵полу-солдат, полу-мужик, в лаптях и солдатской шинели, имея что-то круглое (так он отразился в впечатлении Пьера), ¹¹⁴⁶подошел, ¹¹⁴⁷раскачиваясь, к Пьеру и слегка тронул его за руку.

— ¹¹⁴⁸Места много, соколик, у меня в уголушке упокой чудесный, — сказал этот человек. — Пойдем, барин, пойдем в наши палаты, — прибавил он ¹¹⁴⁹и тотчас, с очевидной уверенностью, что Пьер не может отказать ему и не пойти за ним, пошел по балагану. ¹¹⁵⁰И Пьер пошел за ним.

Движения солдата были точно так же, как его слова, не быстры, но споры: за каждым движением ¹¹⁵¹и словом следовало сейчас другое; и ни в одном ¹¹⁵²ни слове, ни движении не было заметно ни усилия, ни задержки, ни медлительности, ни торопливости. Подойдя к углу балагана, он нагнулся, взбил солому, подвинул, передвинул рогожки, подложив соломы в голова, прихлопнул рукой и ¹¹⁵³сел.

* № 299 (корректура. T. IV, ч. 2, гл. VII).

— Только у нас всегда бывает всё навыворот, ¹¹⁵⁴у французов же всё выходит, в особенности у Наполеона — по задуманному гениальному плану, — говорили и говорят люди, забывая то, что никогда не может не выходить всё противно планам и что, ежели действительно заметно это различие между нами и французами, то различие это имеет основанием не сущность дела, а воззрение на него.

Русские люди любят славу своего оружия, но ¹¹⁵⁵открыты для восприятия правды. Французы любят славу своего оружия, и ¹¹⁵⁶из-за этой страсти не могут видеть правду.

Из русских источников вытекает Тарутинское сражение таким, каким оно было. Из французских источников вытекает с выступления из Москвы и до вступления русских в Париж — ряд побед французского войска. И французы, каждый до последнего, не могут не верить этому.

* № 300 (корректура. T. IV, ч. 2, гл. XI).

<В тот же день с раннего утра всех пленных солдат <исключая> <и Каратаева в том числе> погнали на паромы против Мамоновского дома, из которого выгружали какие-то вещи.

Несмотря на то, что караульный ¹¹⁵⁷солдат на вопрос Пьера: не выступают ли французы, отвечал, что это только часть войска идет на Петербург и что пленные во всяком случае останутся в Москве, Пьер чувствовал, что это было неправда и что вот-вот будет объявлено выступление.>

* № 301 (корректура. T. IV, ч. 2, гл. XVII).

И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Но он желал этого страстно, всею душою. Это была его одна цель, одна надежда. Всё остальное было для него привычное исполнение жизни. Как он ни казался иногда занятым, тронутым, это были только привычные отражения известных впечатлений на его тело. Такими привычными физическими отражениями были гнев его накануне Тарутинского сражения, радость его при известии о Тарутинской победе. Он поздравлял и благодарил войска как будто с чувством. Но это было только привычное отражение окружающих предметов. Такими привычными отражениями были его разговоры с штабными, письма к m-me Stahl, которые он писал из Тарутина, чтение романов, женщины. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.

Когда он думал о том, как совершится это, он приходил в беспокойство, вставал и ходил по избе и опять ложился.

В ночь 11-го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.