Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья

Другой разряд моих читателей — это те, для которых главный интерес в моей книге исторический. Многие из этих читателей недовольны тем, что я уничтожаю признанные славы. Отчего бы не отдать славу р[усского] н[арода] и Растопчину, и принцу Вирт[енбергскому]? Всё можно вместе. Отвечая на это, я должен повторить труизм, что я старался писать историю народа. И потому Растопчин, говорящий: «Я сожгу Москву», как [и] Наполеон: «Я накажу свои народы» — не может никак быть великим человеком, если народ есть не толпа баранов. Отчего с его талантом он не описал героев? Отчего, говорит старая худая дама, вы сделали мою племянницу такой красивой, а меня не хотите, ведь у вас талант. Именно потому, что я художник, я не могу сделать из вас ничего, кроме карикатуры, и не для того, чтобы оскорбить вас, сударыня, а потому, что я художник. Я художник, и вся жизнь моя проходит в том, чтобы искать красоту. Если бы вы показали мне ее, я бы на коленах умолял вас дать мне именно это-то лучшее счастье. Да, ведь вы художник, вы можете украсить.

Так говорят многие, как будто искуство есть сусальное золото, которым можно позолотить что хочешь. Искуство же имеет законы. И если я художник, и если Кутузов избражен мной хорошо, то это не потому, что мне так захотелось (я тут ни при чем), а потому, что фигура эта имеет условия художеств[енные], а другие нет. Je d'efei, ¹⁴⁶³как говорят французы, сделать художественную фигуру, а не смешную из Растопчина или Милорадовича. На что много любителей Наполеона, а не один поэт еще не сделал из него образа; и никогда не сделает.

Третий разряд моих читателей это те, которые обратят преимущественное внимание на мои взгляды на историю. ¹⁴⁶⁴

Я понимаю всё различие высказанного мною взгляда на историю от взгляда всех историков. Различие ¹⁴⁶⁵таково, что очевидно: или я имел несчастие лишиться рассудка и ¹⁴⁶⁶присоединить к сочинению, имевшему большой успех, безумное рассуждение об истории, или вся та, так называемая, историческая наука, которая так серьезно преподается, и пишется, и печатается, есть пустая и праздная болтовня. Я ¹⁴⁶⁷сознаю неизбежность этой дилеммы во всем ее страшном значении. Или я сумашедший, или я открыл новую истину. ¹⁴⁶⁸Я верю в то, что я открыл новую истину. В этом убеждении подтверждает меня то ¹⁴⁶⁹независимое от меня мучительное и радостное упорство и волнение, с которым я работал в продолжение семи лет, шаг за шагом открывая то, что я считаю истиной.

Если действительно мною открыта истина, и истина эта разрушает веками существовавшую науку, то очевидно, что истина эта не только не будет признана, но против нее вооружатся все те, которые служили прежней науке. Вооружение против меня будет тем более сильное, что высказанное мною, разрушающее целую науку, высказано не в многотомном сочинении, с ссылками и цитатами, ученым профессором, а высказано отставным офицером в отступлениях от чего-то вроде романа рядом с описаниями балов и псовой охоты.

Оружие, которое будет употреблено против новой истины, будет трояко. Я не считаю фельетонов, где между концертами и театром будет упомянуто вкратце, что не худо бы мне почитать такую-то книжку. Молчание тех самых людей — историков, философов по призванию, или скорее по должности, в прямой обязанности которых лежало бы, казалось, опровержение вредной и ложной теории, ¹⁴⁷⁰могущей смутить неопытные умы; молчание это будет мотивировано моим незнанием основных законов мышления и науки, тем, что высказанное мною ниже всякой критики и т. д., в сущности же будет основано на бессилии.

* № 319 (рук. № 101. Эпилог, ч. 2, гл. VIII, IX).

Тысячелетия тому назад ¹⁴⁷¹всеми религиями признан закон необходимости (тот самый, который с таким старанием стремятся доказать теперь посредством опытов над лягушкой), и никто из мыслящих людей никогда в нем не сомневался.

Но мыслящие люди видели другой несомненный закон — свободы, выражаемый сознанием, и в объяснении этого противуречия заключались труды мыслителей. Аристотель старался разъяснить его в области древней философии, святой Августин в области богословия, Гоббес и др. в области права, Спиноза, Кант, Шопенгауер — в области новой философии.

¹⁴⁷²С точки зрения разума закон необходимости ¹⁴⁷³признан, разъяснен и доказан ¹⁴⁷⁴индейской, еврейской, магометанской и христианской религиями, Аристотелем, Цицероном, св. Августином, Лютером, схоластиками, Гоббесом, Спинозой, Юмом, Пристлеем, Вольтером, Кантом, Шопенгауером и доказан так, что едва ли возможно и прибавить что-нибудь к тем полным доказательствам закона необходимости, которые приведены этими мыслителями.