Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным

С тех пор и генерал перестал угощать папиросами. Но капитан Индутный скоро перевелся в другую часть. На память о нем осталась книжка с большими картинками и губная гармошка — «трофей»…

Запомнился и еще один покровитель — шофер Сашка Золотарев. В отбитых деревнях шофер доил бездомных коров. Он ставил котелок с молоком в машину, макал сухари и подавал Борьке: «В молоке, брат, витамины…»

На отдыхе шофер ковырялся в машине и обязательно звал: «Присматривайся, годится…»

«Незаметно дошли до Кенигсберга…» Вышли к Берлину, брали еще города — «названий не помню». Потом была Прага. Много людей на улице. Какой-то усач посадил маленького солдата на плечо и понес. Сколько было цветов! Цветы падали из окон, с балконов, цветами были усыпаны все дороги Чехословакии.

В городе Бакове над Изерой 150-й стрелковый полк остановился надолго. Маленького солдата каждый дом приглашал в гости. Дарили конфеты, игрушки, фотографировали. И опять мальчишка чувствовал себя счастливым.

Однажды ротный командир вместе с новым командиром полка Гаврицким проходил по лугу. Видят: чешские ребятишки мерят маленькие солдатские сапоги, а сам солдат носится с сачком за бабочкой.

— Воспитанник, ко мне! — крикнул ротный командирским голосом. Но полковник остановил его.

— Сапоги не прохудились?.. — Полковник подержал в руке пойманную бабочку, спросил, умеет ли Борис читать, пишет ли кому письма…

Вздохнул. Погладил мальчишек по голове и сказал: — Продолжайте!

Когда полк уходил из Бакова, дорога опять была усыпана цветами. Маленький солдат сидел на повозке, доверху заваленной сладостями и подарками…

«В белорусском городе Слуцке, где расположилась наша часть, моим отцом и наставником стал полковник Борис Васильевич Поляков.

Я жил в доме у командира, хорошо помню его жену тетю Лизу. С дочерью командира Линой я начал ходить в школу. Но в сорок шестом году Борис Васильевич ушел в отставку, а я остался в полку. Потом пришло распоряжение: «Воспитанников — по детским домам…»

* * *

Из детского дома «сын полка» сбежал на первой же неделе. После не знавших границ солдатской ласки и щедрости детский дом не понравился. Одолела и романтика. Человек, увидевший много в тринадцать лет, хотел видеть еще больше. Он мерил линейкой карту, подговаривал других — «зайцем до Сахалина». Никто не поехал, а он решился.

На маленькой станции под Уфой случилась первая беда: вместе с бушлатом в товарном тамбуре уехали документы, адреса друзей из полка, завернутая в клеенку кипа фотографий… И все же к осени доехал наконец «до края земли».

— Вот и море, — сказал сибиряк-кондуктор, — слезай… — Кондуктор достал из потрепанной сумки буханку хлеба, выложил на ладонь все бумажки из кошелька: — Бери…

Мальчишка пошел в милицию. Рассказал все. Называл имена генералов и солдат, города, за которые получил медали…

— Хочу на пароход.

— Возьмем учеником в машинное отделение, — сказал капитан «Луначарского», дружелюбно оглядев парня. — Вымыть, выдать робу!

Так началась трудовая жизнь. «Луначарский» возил продукты, переправлял людей на Сахалин и Камчатку. Старенький пароход попадал в штормы, сам выходил в море по сигналу «SOS». В нижнем отсеке возле машины стоял в это время вихрастый парень. Его звали теперь Борис Гусев.

Владивосток вручил парню паспорт с пропиской на корабле. Но моряку захотелось искать счастье на суше. Когда высаживали отряд строителей дороги, он пришел к капитану:

— Зовут с собой. Отпустите?..

Три года тянули дорогу от Ванина до Советской Гавани. Спали в палатках, ели медвежатину и консервы. Борис Гусев валил деревья, рвал скалы. На первом паровозе проехался по новой линии. За плечами висел рюкзак с парой белья и пачками заработанных денег. «Тысячи! Куда такую махину…» Вдруг остро почувствовалось одиночество. Он и до этого жадно искал в газетах желанные слова: Псков, Ленинград. Там остались мать, братья… В тот же день купил билет до Пскова.

Три месяца колесил человек с рюкзаком по ленинградским дорогам. Расспрашивал. Два раза проезжал мимо поселка Торковичи. Но разве узнаешь судьбу! Именно в этом поселке уже пятнадцать лет мочила платок слезами поседевшая мать…

Рюкзак с деньгами отощал. Надо было искать работу. Снова взял билет на восток.

В Череповце на вокзале не выдержал, расчувствовался, излил душу какому-то парню. Захмелевший парень начал буянить. Его увели.

«Я же споил. Пойду выручать». «Защитника» в милиции не поняли. Он заскандалил. Явился на свет суровый протокол. Хмельного парня выпустили, Борис же «с тремя годами» поехал на Урал, в дальний леспромхоз…

Извилистый путь у судьбы. Может, и пропал бы человек, и покатился бы дальше под гору, но люди хорошие, армейская закваска помогли взять верх. Стыдно стало перед теми, с кем шел до Праги, кто после войны поддержал, протянул руку. Трудолюбие принесло прощение. Работать Борис остался в леспромхозе.

Валил сосны, увлекся рисованием, сдал экзамены за семилетку… На Урале в лесном поселке, наверное, и пустила бы корни бродячая судьба человека. Но неожиданно пришло известие: мать и братья живы. Снова купил Борис билет на поезд…