Полное собрание сочинений. Том 27.

Со слов сестры H. Н. Фридрихса, М. Н. Дурново, сообщенных нам через П. С. Попова А. М. Долининым-Иванским, H. H. Фридрихс, судебный следователь в Туле, по натуре человек очень добрый, мягкий и слабохарактерный, сойдясь с крестьянкой из села Кучина Степанидой Муницыной, муж которой ездил извозчиком в Туле, женился затем на девушке недурной собой, но недалекой. Женитьба эта была непонятна для семьи Фридрихса, так как он очень любил Степаниду, как и она его, и не любил жену. Через три месяца после женитьбы H. Н. Фридрихс убил Степаниду во время молотьбы выстрелом из револьвера в живот. Мотивом убийства была безумная ревность жены к Степаниде. Врачи объяснили преступление Фридрихса тем, что у него был солитер, болезненно действовавший на его психику, и тульский окружной суд оправдал его. Однако муки совести сильно угнетали убийцу; он очень изменился, стал соблюдать все посты, много молился и часто задумывался. В декабре 1874 года, через два месяца после убийства, уезжая от своей сестры из Тулы, он, выйдя на станции Житово, был раздавлен встречным поездом. Обстоятельства катастрофы неясны; она могла быть случайной, так как Фридрихс был очень близорук (носил очки), с другой стороны, из-за сильного мороза, был закутан в башлык и потому мог не расслышать шума приближавшегося поезда.

Как нетрудно видеть, тут немало совпадений с тем, что читается в «Дьяволе», вплоть до сходства внутренней (доброта, слабохарактерность) и внешней (близорукость) характеристики H. Н. Фридрихса и Иртенева и одинаковости имен возлюбленных того и другого. Гибель Фридрихса, которая могла быть истолкована и как самоубийство, видимо, внушила Толстому первый вариант конца повести, предшествовавшее же этой гибели убийство Степаниды Мунициной — второй вариант.

Об автобиографичности «Дьявола», а также «Воскресения» незадолго до смерти Толстой сам говорил П. И. Бирюкову.

Бирюков так передает слова Толстого: «Вот вы пишете про меня всё хорошее. Это неверно и неполно. Надо писать и дурное. В молодости я вел очень дурную жизнь, и два события этой жизни особенно и до сих пор мучают меня. И я вам, как биографу, говорю это и прошу вас это написать в моей биографии. Эти события были: связь с крестьянской женщиной из нашей деревни, до моей женитьбы, — на это есть намек в моем рассказе «Дьявол». Второе — это преступление, которое я совершил с горничной Гашей, жившей в доме моей тетки. Она была невинна, я ее соблазнил, ее прогнали, и она погибла». ^[447]

В первом случае Толстой имеет в виду связь с замужней крестьянкой Аксиньей Базыкиной. Об этой связи — записи в его дневниках 1858—1860 гг., иногда с подробностями, через много лет затем повторенными в повести. Так, в дневнике под 10—13 мая 1858 г. записано: «Чудный Троицын день. ^[448]Вянущая черемуха в корявых рабочих руках, захлебывающийся голос Вас[илия] Дав[ыдкина]. Видел мельком А[ксинью]. Очень хороша. Все эти дни ждал тщетно. Нынче в большом старом лесу. ^[449]Сноха. Я дурак, скотина. Красный загар, глаза... Я влюблен, как никогда в жизни. Нет другой мысли. Мучаюсь. Завтра все силы». Как в повести влечение Иртенева к Степаниде сменяется равнодушием к ней, с тем чтобы потом вновь вспыхнуть с непреодолимой силой, так и в личной жизни Толстого на смену влечения к Аксинье приходит чувство постылости и даже отвращения к ней, и потом вновь наступает обратный прилив страстной влюбленности в нее. 15—16 июня того же 1858 г. в дневнике записано: «Имел А[ксинью]. Она мне постыла»; через год почти, 3 мая 1859 г., такая запись: «Об А[ксинье] вспоминаю только с отвращением, о плечах». 28 мая того же года в дневнике глухая запись: «А[ксинья] уходила к Тройце. Сейчас ее видел». Но еще через пять месяцев, 9 октября 1859 г., там же записано: «А[ксинью] продолжаю видать исключительно. Наконец, 25 и 26 мая 1860 г. в дневнике читаем: «Ее не видал. Но вчера... Мне даже страшно становится, как она мне близка. Ее нигде нет — искал. Уже не чувство оленя, а мужа к жене. ^[450]Странно, стараюсь возобновить бывшее чувство пресыщенности и не могу. Равнодушие трудовое, непреодолимое больше всего возбуждает это чувство». Почти через пятьдесят лет, 9 июля 1908 г., в своем интимном дневнике сказав о том, что самые темные стороны его поведения, относящиеся к половой жизни, не будут упомянуты его биографами, Толстой продолжает: «И так до связи с крестьянкой Ак[синьей] — она жива!» ^[451]13 июня 1909 г. он записал в записной книжке: «Посмотрел на босые ноги, вспомнил Акс[инью], то, что она жива, и, говорят, Ерм[ил] мой сын, ^[452]и я не прошу у нее прощенья, не покаялся, не каюсь каждый час и смею осуждать других».

Итак, к концу жизни Толстой вспомнил свое давнее увлечение Аксиньей, и это может служить лишним косвенным доводом в пользу предположения о том, что он обратился вновь к повести именно незадолго до смерти.