Полное собрание сочинений. Том 3. Повести и драмы

Элеонора. Да, во сне… была также и в Америке у сестры… третьего дня она торговала на тридцать, а выручила пять долларов.

Вениамин. Это много или мало?

Элеонора. Это очень много!

Вениамин вкрадчиво. Встретила ты кого-нибудь из знакомых на рынке?

Элеонора. Зачем ты спрашиваешь? Ты не должен хитрить со мной, Вениамин; ты хочешь знать мои тайны, но это тебе не удастся.

Вениамин. А ты думаешь, что таким-то образом ты узнаешь мои!

Элеонора. Слышишь, как поет в телефонных проволоках. Значит, газета теперь уже вышла; и вот люди переговариваются по телефону! «Читали?» «Как же, читал!» «Разве это не ужасно?»

Вениамин. Что ужасно?

Элеонора. Всё! Вся жизнь ужасна! Но мы все-таки должны быть довольны!.. Подумай об Элисе и Кристина; они любят друг друга и при всём этом ненавидят друг друга, даже термометр падает, когда они проходят через комнату! Вчера она была на концерте, а сегодня они не разговаривают… но почему, почему?

Вениамин. А потому, что твой брат ревнив!

Элеонора. Не произноси этого слова! Да и что ты, наконец, в этом понимаешь, кроме того, что это болезнь, и, следовательно, кара. Но не нужно прикасаться ко злу, а то оно овладеет тобой! Посмотри только на Элиса; разве ты не заметил, как он переменился с тех пор, как начал рыться в этих бумагах!..

Вениамин. В судебных делах?

Элеонора. Ну да! Разве не оказывается, что вся эта злоба как бы ворвалась в его душу и выступила теперь у него на лице, в глазах… Кристина чувствует это на себе, и чтобы его гнев не передался и ей, облекается в ледяную броню! Ах, эти бумаги; я бы их сожгла! В них — очаг озлобления, лицемерия и мщения. Поэтому, дитя мое, ты должен удалять от себя злое и нечестное, от своих уст и от своего сердца!

Вениамин. У тебя всё на примете!

Элеонора. Знаешь, что меня ожидает в том случае, если и Элис и другие убедятся, что это я украла нарцисс таким образом?

Вениамин. Что же они намерены сделать с тобой?

Элеонора. Меня отошлют назад, туда, откуда я пришла, где солнце не светит, где стены — белые и голые, как в бане, где раздается только плач и жалобы, где я просидела целый год своей жизни!

Вениамин. О каком месте ты говоришь?

Элеонора. Где терзаются тяжелее, чем в тюрьме, где живут несчастные, где жилище тревоги, где отчаяние бодрствует день и ночь и откуда никто не возвращается.

Вениамин. Тяжелее, чем в тюрьме, о чём ты говоришь?

Элеонора. В тюрьме только виновные, там же осужденные навеки! В тюрьме испытуют и выслушивают, а там уж никто не услышит!.. Бедный нарцисс, он всему виной. Я так хотела добра и поступила так дурно!

Вениамин. Но почему же тебе не пойти в цветочный магазин и не сказать: «Это я!» Ты совсем как ягненок, идущий на заклание.

Элеонора. Когда он знает, что он осужден на заклание, он не жалуется и не ищет спасения в бегстве. Как ему иначе поступить!

Элис входит справа с письмом в руке. Газеты всё еще нет?

Элеонора. Нет, Элис!

Элис оборачивается, говорит в кухню. Пусть Лина сходит за газетой!..

Гейст справа.

Элис Элеонора и Вениамину. Уйдите, дети, на минутку.

Элеонора и Вениамин уходят направо.

Гейст. Ты получил письмо?

Элис. Да!

Гейст. Из лечебницы?

Элис. Да!

Гейст. Что же им нужно?

Элис. Они требуют Элеонору назад.

Гейст. Этого-то им не дождаться! Это моя дочь!

Элис. И моя сестра.

Гейст. А как же по-твоему быть?

Элис. Не знаю! Я больше не в состоянии думать!

Гейст. За то я могу… Элеонора, дитя скорби, вернулась к нам с радостью, хотя бы и не от мира сего; её душевная тревога обратилась в спокойствие, которое сообщается и нам. В здравом она рассудке или нет! Для меня она мудрая, потому что умеет сносить бремя жизни лучше, чем я, чем мы. Наконец, Элис, в своем я уме, в своем я была уме, когда считала своего мужа невинным? Я же знала, что он был изобличен вещественными доказательствами и явился с повинной сам! А ты, Элис, ты в здравом уме, если не видишь, что Кристина любит тебя! Если ты уверен, что она ненавидит тебя?

Элис. Какой удивительный способ любить!

Гейст. Да нет же! Твой холод расхолаживает ее в душе, и это ты ненавидишь ее. Но ты неправ, и, стало быть, тебе нельзя не страдать!

Элис. В чём же я могу быть неправ? Разве она не ушла вчера вечером с моим вероломным другом?

Гейст. Ну-с, ушла, и с твоего ведома. Но зачем ушла? Да, вот что тебе следовало угадать!

Элис. Нет, я не могу.

Гейст. Хорошо! Так и носись с тем, с чем носишься!

Дверь в кухню открывается, чья-то рука просовывает газету, которую Гейст берет и передает Элису.

Элис. Это было единственное настоящее несчастье! С нею я мог бы снести все другие! А теперь рушится последняя опора, и вот я падаю!

Гейст. Падай, но падай правым, и ты еще сможешь стать на ноги впоследствии… Ну, что нового в газете?

Элис. Не знаю; я сегодня боюсь газеты!

Гейст. Давай сюда, я прочту!

Элис. Нет! Подожди немного!..

Гейст. Чего ты боишься, что ты предчувствуешь?..

Элис. Самое худшее.