Полное собрание сочинений. Том 3. Произведения 1852–1856

Н. Н. и веселый Генералъ стояли у подъзда. Послдній изо всхъ силъ то билъ ногою въ шатавшуюся и трещавшую отъ его ударовъ дверь домика, то подергивалъ за заржавлую изогнутую проволоку, висвшую у притолки, покрикивая при этомъ довольно громко: «Ей, Чавалы! Отпханьте, Чавалы!» Наконецъ послышался шорохъ — звукъ нетвердыхъ, осторожныхъ шаговъ въ туфляхъ, блеснулъ свтъ въ ставняхъ, и дверь отворилась. На порог показалась сгорбленная старуха въ накинутомъ на блую рубаху лисьемъ салоп и съ сальной оплывшей свчей въ сморщенныхъ рукахъ. По первому взгляду на ея сморщенныя рзкія энергическія черты, на черные блестящіе глаза и ярко посдвшіе черные какъ смоль волоса, торчавшіе изъ-подъ платка, и темно-кирпичнаго цвта тло,[148] ее безошибочно можно было принять за Цыганку. Она поднесла свчку на уровень лицъ Н. Н. и Генерала и тотчасъ, какъ замтно было, съ радостью узнала ихъ.

«Ахъ, Батюшки, Господи! Мих[аилъ] Ник[олаевичъ], отецъ мой, — заговорила она рзкимъ голосомъ и съ какимъ-то особеннымъ, однимъ Цыганамъ свойственнымъ выговоромъ. — Вотъ радость-то! Солнце ты наше красное. Ай, и ты, М. М., давно не жаловалъ, то-то двки наши рады будутъ! Просимъ покорно, пляску сдлаемъ!»

«Дома ли ваши?»

«Вс, вс дома, сейчасъ прибгутъ, золотой ты мой. Заходите, заходите». —

«Entrons,[149] — сказалъ Н. Н. и вс 4 вошли, не снимая шляпъ и шинелей[150], въ низкую нечистую комнату, убранную, кром опрятности [?] такъ, какъ обыкновенно убираются мщанскiя комнаты, т. е. съ небольшими зеркалами въ красныхъ рамахъ, съ оборваннымъ диваномъ съ деревянной спинкой, сальными, подъ красное дерево стульями и столами. —

Молодость легко увлекается и способна увлекаться даже дурнымъ, если увлеченiе это происходитъ подъ влiянiемъ людей уважаемыхъ. Al[exandre] забылъ уже свои мечты и смотрлъ на всю эту странную обстановку съ любопытствомъ человка, слдящаго за химическими опытами. Онъ наблюдалъ то, что было, и съ нетерпнiемъ ожидалъ того, что выйдетъ изъ всего этаго; а по его мннiю должно было выйдти что-нибудь очень хорошее. —

На диван спалъ молодой Цыганъ съ длинными черными курчавыми волосами, косыми, немного страшными, глазами и огромными блыми зубами. Онъ въ одну минуту вскочилъ, одлся, сказалъ нсколько словъ съ старухой на звучномъ Цыганскомъ язык и сталъ улыбаясь кланяться гостямъ. —

«Кто у васъ теперь дирижёромъ? — спрашивалъ Н. Н.: — давно ужъ я здсь не былъ».

«Иванъ Матвичь», — отвчалъ Цыганъ.

«Ванька?»

«Такъ точно-съ».

«А запваетъ кто?»

«И Таня запваетъ, и Марья Васильевна».

«Маша, которая у Б. жила <Брянцова>? эта хорошенькая? разв она опять у васъ?»

«Такъ точно-съ, — отвчалъ улыбаясь Цыганъ. — Она приходитъ на пляску иногда».

«Такъ ты сходи за ней, да шампанскаго принеси». —

Цыганъ получилъ деньги и побжалъ. Старикъ Генералъ, какъ слдуетъ старому Цыганёру, слъ верхомъ на стулъ[151] и вступилъ въ разговоръ съ старухой о всхъ старыхъ бывшихъ въ Табор Цы[ган]ахъ и Цы[ганк]ахъ. Онъ зналъ все родство каждой и каждаго. Гвардеецъ толковалъ о томъ, что въ Москв нтъ женщинъ, что прiятнаго у Цыганъ ничего быть не можетъ уже только потому, что обстановка ихъ такъ грязна, что внушаетъ отвращенiе всякому порядочному человку. Хоть бы позвать ихъ къ себ, — то другое дло. Н. Н. говорилъ ему, что, напротивъ, Цыгане дома только и хороши, что надобно ихъ понимать и т. д. Alexandre прислушивался къ разговорамъ и хотя молчалъ, въ душ былъ на сторон Н. Н., находилъ такъ много оригинальнаго въ этой обстановк, что понималъ, что тутъ должно быть что-нибудь особенное, прiятное. Отъ времени до времени отворялась дверь въ сни, въ которую врывался холодный воздухъ, и попарно входили Цыгане, составлявшие хоръ. Мужчины были одты въ голубые, плотно стягивающіе ихъ стройныя талiи казакины, шаровары въ сапоги, и вс съ длинными курчавыми волосами; женщины въ лисьихъ, крытыхъ атласомъ салопахъ, съ яркими шелковыми платками на головахъ и довольно красивыхъ и дорогихъ, хотя и не модныхъ платьяхъ. Цыганъ принесъ Шампанское, сказалъ, что Маша сейчасъ будетъ, и предлагалъ начать пляску безъ нея. Онъ что-то сказалъ дирижеру, небольшому, тонкому, красивому малому въ казакин съ галунами, который, поставивъ ногу на окно, настраивалъ гитару. Тотъ съ сердцемъ отвчалъ что-то; нкоторыя старухи присоединились къ разговору, который постепенно становился громче и, наконецъ, превратился въ общiй крикъ; старухи съ разгорвшимися глазами размахивали руками, кричали самымъ пронзительнымъ голосомъ, Цыгане и нкоторыя бабы не отставали отъ другихъ. Въ ихъ непонятномъ для гостей разговор слышалось только часто повторяемое слово: Мака, Мака. Молоденькая, очень хорошенькая двушка Стешка, которую Дирижеръ рекомендовалъ, какъ новую запвалу, сидла потупя глаза и одна не вступала въ разговоръ. Генералъ понялъ въ чемъ было дло. Цыганъ, который ходилъ за Шампанскимъ, обманывалъ, что Мака, т. е. Маша, придетъ, и они хотли, чтобы запвала Стешка. Вопросъ былъ въ томъ, что Стешк надо было или нтъ дать 1 1/2 пая.