Полное собрание сочинений. Том 3. Ржаная песня

Родился человек — из роддома по воде доставят, свадьба — на лодках, что-нибудь по хозяйству купил, кровать, скажем, стол — на лодке везут. Умрет человек — последнее путешествие тоже на лодке.

Если вода небольшая, мимо домов можно пройти и сухопутным путем.

Тянутся вдоль канала на сваях деревянные «тротуары», где шириной в полметра, где в одну доску. Ночью чужак, глядишь, бултыхнется с мостков. А свой человек уверенно ходит.

В темноте сразу определить можно, кто идет по мосткам.

Стонут доски, скрипят — подгулявший рыбак в сапожищах до пояса дом ищет. А эти каблучки спешат на свидание. А это — бочку с рыбою покатили…

Все мостки и каналы приводят в главный канал. Туг лодки ночуют. Сколько б, вы думали, лодок ночует в канале? Две тысячи! Лодки зовут каюками, похожи они на пирОги, — помните, у индейцев? — борт крутой, нос загнутый. На многих лодках моторы. Но это только для моря и для реки. С мотором по улице — не моги! Нарушителя сразу за ворот, а утек — номер запишут. На каждой лодке номер, как на машине. Зато уже на самой реке лодки — хозяева.

Каюки, чуть больше каюков — могуны, совсем большие — фелюги и уже совсем корабли — сейнеры. Весь этот деревянный и металлический флот караулит дунайскую рыбу. А рыбы тут много, и хорошая рыба.

Есть такое название: дунайская сельдь. Нежность необычайная у селедки. Ее и коптить будто бы запретили — жиром исходит. Да-а… Ну и, кроме селедки, тут красная рыба, лещ, судак, сазан, линь, сом.

Я попросил ребятишек отвести меня по мосткам к самому главному рыбаку. Ваня и Петька советуются, перебирают фамилии:

— Унгаров Яков… Унгаров Володька, дядя Кондрат Севизин, дядя Куприян Изотов…

— Нет, — сказал Петька, — хоть деда Махно на почетной доске и нет, все равно он — главный рыбак… Ищем деда Махно.

Дед стережет сети. Надо бы звать деда Федосей Васильевич Овсянников. Да так уж повелось: Махно и Махно. Старик не обижается, даже поднимает брови, когда вдруг слышит имя и отчество.

Вилково. Вторая Венеция.

— Да, семьдесят семь… Из них почти семьдесят — на воде. Всяко ловил… Что, белугу?.. Нет, не брешут. Вот такая была. Верхом ее окорячил — ноги до земли не достали. Сорок пудов! — Старик оживляется, садится верхом на скамейку, и мы не можем уже не поверить, что действительно ноги до земли не достали. — Первый год на путину не вышел, сижу вот, стерегу… Эх, сынок, это понимать надо! Сижу, стерегу… А насчет путины Володьку Унгарова поспрошайте — хорошо ловит…

Но молодой капитан сейчас где-то под Керчью ловит хамсу…

Городок небольшой. За день Петька Изотов и Карасев Ваня показали мне все, что могли показать. Я только в конце дня заметил: Петька как вышел из дому в отцовских войлочных шлепанцах, так и отправился в путешествие. Обувка неподходящая. Но Петька вернуться не пожелал, снял шлепанцы, смешно держит в обеих руках и шлепает по мосткам красными, как у гуся, лапами.

С высоких мостков мы видели, как с лодок возле домов сгружали снопы камыша (к зиме на топку). Другая лодка под самый борт насыпана красной морковкой (к зиме с огорода). Из третьей лодки рыбак выгребал колючие, гремевшие, как железо, водяные орехи (свиньям на зиму).

В четвертой лодке стоял молодой, видно, приезжий поп с модным кожаным саквояжем и журналом «Огонек» под мышкой.

Спрашиваю:

— Ребята, вы бывали на колокольне?

Петька и Ваня не бывали на колокольне. Всем троим так захотелось побывать, что молодой батюшка удивленно закачался на лодке: куда это городской человек и два отрока заспешили?

Чтобы подняться на колокольню, нужна «виза» церковного попечителя. Шла субботняя служба. Потолкавшись с минуту в душной, пахнущей потом, воском и сургучом церкви, нашли попечителя.

Старик с синевато-пепельной бородой спросил: «Кто? Откуда?» — и открыл дверцу на узкую лестницу. Петька с Ваней стали считать ступеньки, я тоже перебирал…

Первые русские поселенцы появились тут в самом начале прошлого века. Дворов десять.

Поселились старообрядцы — люди фанатично религиозные, но крепкие, работящие. Отвоевали кусок земли у Дуная. На насыпях построили дома, сады заложили и так глубоко житейские корни пустили, так зелено расцвели ветки на родословном рыбацком древе, что теперь уже в Вилкове числится десять тысяч рыбацких душ. Умеют работать не хуже дедов-кряжей поселенцев, хоть в бога молодежь давно не верует. В конторе колхоза я увидел «молнию»: «План путины выполнен на…» Забыл, на сколько. То ли на сто пятнадцать, то ли на сто двадцать пять. Во всяком случае, за сто процентов перевалило рыбы в этом году…

Скрипят ступеньки наверх. Внизу, слышно, поют какую-то жалобную церковную песню. Две церкви стерегут рыбацкие души. Но сейчас взят правильный курс. С колокольни видно: поднялся уже над городом Дом рыбака. Он и ростом церкви под стать, ну, и, конечно, изнутри Дом будет такой, что церкви не под силу будет тягаться с Домом. Но пока на той колокольне, где мы стоим, колокола продолжают звонить. Петька прочел литую надпись на бронзе: «Пожалован купцом Семякиным и сыновьями». Если даже пальцем щелкнуть по колоколу, он с минуту густо-густо гудит.