Полное собрание сочинений. Том 32. Воскресение

В назначенный адвокатом Фанариным день Нехлюдов приехал к нему. Войдя в его великолепную квартиру собственного дома с огромными растениями и удивительными занавесками в окнах и вообще той дорогой обстановкой, свидетельствующей о дурашных, т. е. без труда полученных деньгах, которая бывает только у людей неожиданно разбогатевших, Нехлюдов застал в приемной дожидающихся очереди просителей, как у врачей, уныло сидящих около столов с долженствующими утешать их иллюстрированными журналами. Помощник адвоката, сидевший тут же, у высокой конторки, узнав Нехлюдова, подошел к нему, поздоровался и сказал, что он сейчас скажет принципалу. Но не успел помощник подойти к двери в кабинет, как она сама отворилась, и послышались громкие, оживленные голоса немолодого коренастого человека с красным лицом и с густыми усами, в совершенно новом платье, и самого Фанарина. На обоих лицах было то выражение, какое бывает на лицах людей, только что сделавших выгодное, но не совсем хорошее дело.

– Сами виноваты, батюшка, – улыбаясь, говорил Фанарин.

– И рад бы в рай, да грехи не пущают.

– Ну, ну, мы знаем.

И оба ненатурально засмеялись.

– А, князь, пожалуйте, – сказал Фанарин, увидав Нехлюдова, и, кивнув еще раз удалявшемуся купцу, ввел Нехлюдова в свой строгого стиля деловой кабинет. – Пожалуйста, курите, – сказал адвокат, садясь против Нехлюдова и сдерживая улыбку, вызываемую успехом предшествующего дела.

– Благодарю, я о деле Масловой.

– Да, да, сейчас. У, какие шельмы эти толстосумы! – сказал он. – Видели этого молодца? У него миллионов 12 капитала. А говорит: пущает. Ну, а если только может вытянуть у вас двадцатипятирублевый билет – зубами вырвет.

«Он говорит «пущает», а ты говоришь «двадцатипятирублевый билет», думал между тем Нехлюдов, чувствуя непреодолимое отвращение к этому развязному человеку, тоном своим желающему показать, что он с ним, с Нехлюдовым, одного, а с пришедшими клиентами и остальными – другого, чуждого им лагеря.

– Уж очень он меня измучал – ужасный негодяй. Хотелось душу отвести, – сказал адвокат, как бы оправдываясь в том, что говорит не о деле. – Ну-с, о вашем деле… Я его прочел внимательно и «содержания оной не одобрил», как говорится у Тургенева, т. е. адвокатишко был дрянной и все поводы кассации упустил.

– Так что же вы решили?

– Сию минуту. Скажите ему, – обратился он к вошедшему помощнику, – что, как я сказал, так и будет; может – хорошо, не может – не надо.

– Да он не согласен.

– Ну, и не надо, – сказал адвокат, и лицо у него из радостного и добродушного вдруг сделалось мрачное и злое.

– Вот говорят, что адвокаты даром деньги берут, – сказал он, наводя на свое лицо опять прежнюю приятность. – Я выпростал одного несостоятельного должника из совершенно неправильного обвинения, и теперь они все ко мне лезут. А каждое такое дело стоит огромного труда. Ведь и мы тоже, как какой-то писатель говорит, оставляем кусочек мяса в чернильнице. Ну-с, так ваше дело или дело, которое интересует вас, – продолжал он, – ведено скверно, хороших поводов к кассации нет, но всё-таки попытаться кассировать можно, и я вот написал следующее.

Он взял лист исписанной бумаги и, быстро проглатывая некоторые неинтересные формальные слова и особенно внушительно произнося другие, начал читать:

«В Уголовный Кассационный Департамент и т. д., и т. д. такой-то и т. д. жалоба. Решением состоявшегося и т. д., и т. д. вердикта и т. д., признана такая-то Маслова виновною в лишении жизни посредством отравления купца Смелькова и на основании 1454 статьи Уложения приговорена к и т. д. каторжные работы и т. д.»

Он остановился; очевидно, несмотря на большую привычку, он всё-таки с удовольствием слушал свое произведение.

«Приговор этот является результатом столь важных процессуальных нарушений и ошибок, – продолжал он внушительно, – что подлежит отмене. Во-первых, чтение во время судебного следствия акта исследования внутренностей Смелькова было прервано в самом начале председателем» – раз.

– Да ведь это обвинитель требовал чтения, – с удивлением сказал Нехлюдов.

– Всё равно, защита могла иметь основания требовать того же самого.

– Но ведь это уже совсем ни на что не нужно было.

– Всё-таки это повод. Далее: «Во-вторых, защитник Масловой, – продолжал он читать, – был остановлен во время речи председателем, когда, желая охарактеризовать личность Масловой, он коснулся внутренних причин ее падения, на том основании, что слова защитника якобы не относятся прямо к делу, а между тем в делах уголовных, как то было неоднократно указываемо Сенатом, выяснение характера и вообще нравственного облика подсудимого имеет первенствующее значение, хотя бы для правильного решения вопроса о вменении» – два, – сказал он, взглянув на Нехлюдова.

– Да ведь он очень плохо говорил, так что нельзя было ничего понять, – еще более удивляясь, сказал Нехлюдов.