Валерьяна любили не одн его тетушки, его любили вс, кто только сходился съ нимъ. Любили его, во 1-хъ, за его красоту. Онъ былъ выдающейся красоты, и не грубой, пошлой, а тонкой, мягкой; во 2-хъ, любили его за его непосредственность. Въ немъ никогда не было никакихъ колебаній: чтò онъ любилъ, то любилъ, чего не любилъ, не любилъ. Впрочемъ, если онъ не любилъ чего, то онъ просто удалялся отъ нелюбимаго и никогда ничего и никого не бранилъ. Онъ былъ одинъ изъ тхъ людей, такъ искренно увлекающихся, что даже эгоизмъ ихъ увлеченій невольно притягиваетъ людей. Такъ вс любили Валерьяна. Тетушки же его, въ особенности старшая Марья Ивановна, души въ немъ не чаяла. Марья Ивановна знала несомннно чутьемъ своего добраго сердца, что Валерьянъ, несмотря на то, что дла его уже были запутаны и что Марья Ивановна съ сестрой оставляли ему свое порядочное имньице, что соображения о наслдств не имли никакого значенія для Валерьяна, скоре стсняли его, а что онъ6 прямо сердцемъ любилъ тетокъ, въ особенности Марью Ивановну. Марья Ивановна была старшая и годами, и умомъ, и характеромъ и тихая, кроткая. Катерина Ивановна была только ея спутникомъ. Валерьянъ любилъ бывать у тетокъ и бывалъ часто, во первыхъ, потому, что у него было имньице рядомъ съ ними, а во 2-хъ, потому, что около нихъ были чудныя лисьи мста, и онъ всегда заходилъ къ нимъ съ псовой охотой.
Стоянка была чудесная, всего въ волю, все прекрасно, какъ бываетъ у старыхъ двицъ.7 Любили и ласкали его такъ, что самъ не замчалъ, отъ чего ему всегда становилось особенно радостно въ этой любовной атмосфер. Въ послднюю осень къ прелести его пребыванія у тетокъ прибавилось еще то, что 14-лтняя воспитанница Марьи Ивановны Катюша выросла, выравнялась и стала хоть не красавицей, но очень, очень привлекательной, оригинально привлекательной двушкой, и Валерьянъ въ послдній свой пріздъ не упускалъ случая встртить въ коридор Катюшу, поцловать и прижать ее.
«Милая двочка! – говорилъ онъ самъ себ, посл того какъ поцловалъ ее въ коридор и она вырвалась отъ него. – Милая двочка. Что-то такое чистенькое, главное, свженькое, именно бутончикъ розовый», говорилъ онъ самъ себ, покачивая головой и улыбаясь. Сначала онъ нечаянно встрчалъ ее, потомъ уже придумывалъ случаи, гд бы опять наедин встртиться съ ней. Встрчаться было легко. Катюша была на положеніи прислуги и постоянно чистенькая, веселенькая, румяная, очень румяная, въ своемъ фартучк и розовомъ платьиц, – онъ особенно помнилъ розовое платье, – бгала по дому. Такъ это было въ послдній пріздъ осенью, во время котораго онъ раза три поцловалъ ее.
Подъзжая теперь въ своемъ новомъ мундир стрлковаго полка къ усадьб тетокъ, Валерьянъ съ удовольствіемъ думалъ о томъ, какъ увидитъ Катюшу, какъ она блеснетъ на него своими черными глазами, какъ онъ встртитъ ее тайно въ коридор… Славная была двочка, не испортилась ли, не подурнла ли?
Тетушки были тже, только еще, казалось, радостне, чмъ обыкновенно, встртили Валерьяна. Да и нельзя было иначе. Во первыхъ, потому, что если былъ недостатокъ у Воли, то только одинъ: то, что онъ болтался и не служилъ. Теперь же онъ поступилъ на службу, и на службу въ самый аристократическій полкъ, а во 2-хъ, вдь онъ халъ на войну, онъ могъ быть раненъ, убитъ. Какъ ни страшно было за него, но это было хорошо, такъ надо, такъ длалъ и его отецъ въ 12 году. Въ 3-хъ, когда онъ вошелъ въ своемъ полукафтан съ галунами и высокихъ сапогахъ, онъ былъ такъ красивъ, что нельзя было не влюбиться въ него.
Встрча была радостная, веселая, но случилось, что въ то время, какъ онъ пріхалъ, Катюша стирала въ кухн. Перецловавъ тетокъ, онъ разсказывалъ имъ про себя, и ему было хорошо, но чего-то не доставало. Гд Катюша? Не испортилась ли? Не прогнали ли? Вдь на такую двочку охотниковъ много. А жалко бы. Ему хотлось спросить, но совстно было, и потому онъ нтъ-нтъ оглядывался на дверь.
– Катюша! – закричала Марья Ивановна.
«А, она тутъ; ну и прекрасно».
И вотъ послышались поскрипывающіе башмачки и легкая молодая походка, и Катюша вошла все въ томъ же мытомъ и поблднвшемъ съ тхъ поръ розовомъ плать и бломъ фартучк. Нтъ, она не испортилась. Не только не испортилась, но была еще миле, еще румяне, еще свже. Она покраснла, увидавъ Валерьяна, и поклонилась ему.
– Подай кофе.
– Сейчасъ, я готовлю.