Полное собрание сочинений. Том 4

— Потеря твоя ужъ невозвратима, — говорилъ Николинька, и, разум ется, нич мъ нельзя заплатить за сына, котораго ты лишился, но такъ какъ этотъ челов къ искренно раскаивается и проситъ простить его, то не лучше-ли теб кончить съ нимъ мировой? Онъ, я ув ренъ, не откажется заплатить теб 50 р. съ т мъ только, чтобы ты оставилъ это д ло и забылъ все прошлое. Такъ что-ли?

— Слушаю, Ваше Сіятельство!

— Н тъ, ты говори по своимъ чувствамъ, я тебя принуждать не нам ренъ. Какъ ты хочешь?

— На то воля Вашего Сіятельства.

Больше этого Князь ничего не могъ добиться отъ непонимающаго хорошенько, въ чемъ д ло, Игната, но, принявъ и эти слова за согласіе, онъ съ радостнымъ чувствомъ перешелъ къ Шкалику. Шкаликъ опять на все былъ совершенно согласенъ. Князь, очень довольный приведеннымъ къ окончанію примиреніемъ, перешелъ опять къ Игнату и, слегка приготовивъ его, привелъ къ Шкалику въ переднюю, гд и заставилъ ихъ, къ обоюдному удивленію и къ своему большому удовольствію поцеловаться. Шкаликъ хладнокровно отеръ усы и, не взглядывая на Игната, простился, зам тивъ, что съ нимъ денегъ только ц лковый, а что онъ привезетъ остальныя завтра. «Вотъ, — думалъ Николинька, какъ легко сд лать доброе д ло. Вм сто вражды, которая могла довести ихъ, Богъ знаетъ, до чего и лишить ихъ душевнаго спокойствія, они теперь искренно помирились.

[5]. . [90]

Шкаликъ, не за зжая домой, отправился въ городъ, — прямо въ нижнюю слободу, и остановился у разваленнаго домика чинов[ницы] Кошановой. Исхудалая, бол зненная и оборванная женщина въ чепц стояла въ углу сорнаго, вонючаго двора и мыла б лье. 10-л тній мальчикъ въ одной рубашёнк , одномъ башмак съ ленточкой, но въ соломенномъ картузик сид лъ около нея и д лалъ изъ грязи плотину на мыльномъ ручь , текшемъ изъ подъ корыта, 6-л тняя д вочка въ чепчик съ засаленными, розовыми лентами лежала на живот посереди двора и надрывалась отъ крика и плача, но не обращала на себя ничьяго вниманія.

— Здраствуйте, Марья Григорьевна, — сказалъ Шкаликъ, въ зжая на дворъ и обращаясь къ женщин въ чепц , какъ бы вашего Василья Федорыча увидать?

— И, батюшка, Алекс й Тарасычь, — отв чала женщина, счищая мыло съ своихъ костлявыхъ рукъ, — 4-ую нед лю не вижу.

— Что такъ?

— Пьетъ! — грустно отв чала женщина.

Въ одномъ слов этомъ и голос , которымъ оно было сказано, заключалось выраженіе продолжительнаго и тяжелаго горя.

— В рите-ли, до чего дошли: ни хл ба, ни дровъ, ни денегъ, ничего н тъ, такъ приходилось, что съ д тьми хоть съ сумой иди. Спасибо, добрые люди нашлись, дали работу, да и то мое здоровье какое? Куда мн стиркой заниматься? — продолжала женщина, какъ будто вспоминая лучшія времена. Вотъ только т мъ и кормлюсь: куплю въ день дв булочки, да и д лю между ними, — прибавила она, какъ видно съ удовольствіемъ распространяясь о своемъ несчастіи и указывая на д тей. А печки мы, кажется, съ Пасхи не топили. Вотъ жизнь моя какая, и до чего онъ довелъ меня безчувственный, а кажется, могъ бы семью прокормить. Ума палата, кажется, по его уму министромъ только-бы быть, могъ бы въ свое удовольствіе жить и семейство... все водочка погубила. —

— A разв не знаешь, гд онъ? Мн д льце важное до него есть.

Описаніе нищеты под йствовало на Шкалика, должно быть, не такъ, какъ ожидала Марья Григорьевна; онъ презрительно посматривалъ на нее и, говорилъ ей уже не «вы», а «ты».

— Говорятъ, на съ зжей сидитъ. Намедни, слышно, они у Настьки гуляли; такъ тамъ драка какая-то съ семинарскими случилась. Говорятъ, мой-то Василій едоровичъ въ сердцахъ одному палецъ откусили что-ли. Богъ ихъ знаютъ.

— Онъ теперь трезвый, я-чай?

Женщина помолчала немного, утерла глаза щиколками руки и ближе подошла къ лошади Шкалика.

— Алекс й Тарасычь! вамъ в рно его надо насчетъ бумагъ. Вы сами знаете — онъ вамъ ужъ писалъ, такъ, какъ онъ, никто не напишетъ. Ужъ онъ кажется самому Царю напишетъ. Сд лайте такую милость, Алекс й Тарасычь, продолжала Марья Григорьевна, красн я и кланяясь, — не давайте ему въ руки ничего за труды: все пропьетъ. — Сд лайте милость, мн отдайте. Видите мою нищету.

— Это ужъ тамъ ваше д ло. Мое д ло заплатить.

— В рите-ли, со вчерашняго утра у д тей куска хл ба въ рот не было, хоть бы вы... — но тутъ голосъ Марьи Григорьевны задрожалъ, лицо ее покрасн ло, она быстро подошла къ корыту, и слезы покатились въ него градомъ.

— А пускаютъ ли къ нему? — спросилъ Шкаликъ, поворачивая лошадь.

Марья Григорьевна махнула рукой и, рыдая, принялась стирать какую-то салфетку.

Вс , кто только зналъ Василья Феодоровича, отзывались о немъ такъ: «О! умн йшій челов къ, и душа чудесная, только одно...»