Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова

Разведка ходила брать «языка». Почти каждые десять дней нужен был пленный. На фронте так было: десять дней нет пленного — батальон идет в бой, двадцать дней «языка» нет — полк идет боем захватить пленного. Мы не ходили брать пленного боем. Шубин всегда приводил «языка». И по этой причине сколько было солдат в дивизии, столько было и благодарных друзей у разведчиков».

«Переходили фронт без погон, без знаков отличия, без документов. Еда в мешках, карта, радиостанция и оружие. Беспрерывное напряжение. Костер нельзя разложить. Нельзя кашлянуть, сучок под ногой не должен хрустнуть, курить нельзя, спать нельзя. По восемь часов случалось лежать в снегу без движения у дороги, по которой шли фашистские танки, автомобили, солдаты. Однажды замерзли до крайности. Решили ползти к деревне… Первая хата.

Дым из трубы. По чердачной лестнице быстро забрались под крышу, прислушались — в избе говорят. Еще прислушались — чужая речь. От холода зуб на зуб не попадает. Сбились в кучу возле трубы. Ребята тут же уснули. Я стоял на коленях с гранатами и толкал в бок ребят, когда начинали храпеть. Под утро спустились и ушли в лес. Очень морозная ночь была, градусов тридцать. Помню, когда уходили, посреди села занялся пожар и кто-то кричал так, что у меня защемило сердце… Мы часто видели зверства фашистов. Стиснув зубы, шли мимо — нельзя было ничем себя обнаружить».

«Шубин начал войну добровольцем-студентом. С пятьдесят первой дивизией Прибалтийского фронта вошел в Пруссию, ходил в разведку в район Кенигсберга. Начал войну рядовым, закончил офицером-коммунистом.

Сорок четыре раза Шубин переходил линию фронта и сорок четыре раза возвращался обратно. Кто воевал, знает, что это значит…»

На столе пожелтевшие фотографии, карты, фронтовые газеты. Заголовки во всю страницу: «Учиться у разведчиков Шубина». Стихи о разведчиках, портрет Шубина. Двадцать лет прошло. Память не все сохраняет, но все и невозможно забыть. Каждый по-своему о войне вспоминает. Вот несколько эпизодов из жизни фронтовой разведки. Я записал их во время разговора Шубина с генералом.

Подмосковная встреча

— После войны, в 46-м году, поехал я с приятелем на охоту. На станции Тучково вышел из поезда. Стоим, курим, ждем, когда колонна пленных пройдет (они там кирпичный завод строили), гляжу — здоровенный немец выскочил и бежит ко мне, руками размахивает.

— Камрад, спасибо, спасибо! — Кинулся обнимать. И я тоже, представьте, узнал немца.

В 43-м году, в феврале, как раз в канун Дня Советской армии, на нейтральной полосе посреди замерзших болот носом к носу столкнулись мы с фашистской разведкой. Мы в снег, и они в снег.

Такие случаи бывали и раньше. Бывало, без выстрела расходились, а тут очень нужен был пленный, было даже объявлено: «За пленного — месячный отпуск домой». И немцы тоже, видно, решили не отходить. Я успел заметить: качнулась елочка. В оптический прицел вижу: автомат поднимается из-за веток. Я выстрелил первым. Четверо немцев кинулись убегать. А один, здоровенный, спотыкаясь, идет к убитому — автомат в сторону, гранаты в снег уронил. Мой связной Шурик Андреев подскочил: «Хенде хох!»

А немец — ноль внимания, упал на колени возле убитого, плачет.

Оказалось, под пулю попал сам начальник разведки.

— Мой земляк… Мой земляк… Мне жизнь два раза спасал…

Тебя, думаю, спасал, а меня бы срезал, опоздай я на две секунды. Вынул из кобуры большой, пятнадцатизарядный браунинг с красным рубином на рукоятке. Забрал документы. Пленному, как обычно, сказал: «Ну вот, теперь ты будешь жить…» К фашистам жалости не было. Но пленных я запрещал пальцем тронуть. Этот пленный, надо сказать, много ценного рассказал. Я с Шуриком Андреевым на месяц в Москву с фронта ездил. А немец, видно, хорошо запомнил слова: «Теперь жить будешь…» — через три года узнал. Хорошо и по-русски говорить научился. Постояли мы с ним минут пять, покурили. Наверное, он и сейчас жив, нестарый был немец…

Аркадий Лапшин

Старая фотография. У бревенчатой избы стоят и сидят двадцать пять человек. Совсем молодые ребята. Только что генерал вручил им награды и присел вместе с ними на память сфотографироваться. Рядом с генералом — Шубин, он только что получил орден Славы. Тут же сидит корреспондент фронтовой газеты. На фотографии — генеральская надпись: «Мои любимые разведчики».

В какой-то день затишья при наступлении сделана фотография. Шубин глядит на нее.

— Аркаша Лапшин… Почему-то он в валенках. Мы в сапогах, а он в валенках. Это было весной.

Он тогда чуть опоздал. Мы просили фотографа без него не снимать. Он прибежал и встал с краю. А через пять дней его уже не стало — на войне не знаешь, что с тобой будет завтра.

Аркаша был моим другом. Мы вместе и домой ездили с фронта в месячный отпуск. Он ездил в Горький. Не помню, сколько раз мы лежали рядом у фашистов в тылу. Смелый был человек: раз! — и я уже вижу: прыгнул на плечи — уже есть пленный. Сколько душевных разговоров было в землянке! Ночь. Постреливают.