Казалось бы, что смеяться можно только над чем-нибудь смешным; однакож есть люди одинаково смеющиеся как по поводу смешного, так и над тем, что не смешно. Если вы бестолковы и необдуманны, если у вас срывается с языка какая-нибудь нелепость в их присутствии, они смеются над вами; если вы умны, говорите только разумное и тем тоном, каким нужно говорить, они тоже смеются.
Люди, насильно или несправедливо отнимающие у нас имущество или прибегающие к клевете, чтобы лишить нас доброго имени, хотя и достаточно обнаруживают свою злобу к нам, но еще не доказывают своими поступками, что потеряли к нам всякое уважение, поэтому мы можем примириться с ними и выказать им когда-нибудь приязнь. Напротив, насмешка из всех обид наименее прощается; она показывает презрение, и притом самым очевидным образом, она настигает человека в его последнем убежище — в его мнении о самом себе, она хочет сделать его смешным в его собственных глазах и, не оставляя таким образом сомнения для него в том, что насмехающиеся находятся к нему в самом дурном, какое только может быть, расположении, делает его непримиримым.
Чудовищное явление представляет собою соединение в нас, с одной стороны, легкости, с которой мы удовлетворяем нашей наклонности насмехаться над другими, осуждать и презирать их, а с другой стороны — гнева на тех, кто над нами насмехается, нас осуждает и нас презирает.
Здоровье и богатство, лишая людей опытности в перенесении несчастий, делают их нечувствительными в отношении к подобным себе; люди же, удрученные своим собственным несчастием, скорее проникаются состраданием к человеку, попавшему в беду.
Великая душа — выше обиды, несправедливости, огорчения и насмешки: она была бы неуязвимой, если бы не страдала от сострадания.
Испытываешь нечто вроде стыда, когда чувствуешь себя счастливым, в виду иных несчастий.
Люди скоро узнают свои маленькие преимущества и долго не замечают своих недостатков: иной отлично знает, что у него красивые брови и великолепные ногти, но едва замечает, что он кривой, и совсем не знает, что у него нет ума.
Весь ум, какой ни есть в мире, бесполезен для того, у кого нет ума: у него нет никаких своих мнений, и усвоить воззрения другого он не способен.
Для людей, лишенных ума, всего выгоднее было бы сознание, что им не хватает его; такое сознание сделало бы невозможное: человек, не обладающий умом, мог бы не быть ни глупцом, ни фатом, ни нахалом.
Человек с посредственным умом серьезен и однообразен: он не смеется, не шутит никогда и ничего не может извлечь приятного из безделицы; он не способен ни возвыситься до важного, ни снизойти — даже ради отдыха — до мелочей, он едва умеет играть с собственными детьми.
Вся беда наша в том, что мы не можем переносить одиночества: отсюда — игра, роскошь, мотовство, вино, женщины, невежество, злословие, зависть, забвение себя и бога.
Скука появилась в мире вследствие лености, и ею в значительной степени обусловливается погоня людей за удовольствиями, жажда развлечений и общества. Человеку, любящему труд, довольно самого себя.
Большинство людей употребляет первую половину своей жизни на то, чтобы сделать жалкой вторую.
Только обязанности наши тяжелы для нас, потому что исполнение того, что мы строго обязаны исполнять, не влечет за собою больших похвал, между тем как похвалы только и побуждают нас к похвальным поступкам и поддерживают в наших предприятиях.
Слишком большая небрежность старика в одежде, как и излишняя нарядность, умножает морщины его и дает лучше заметить дряхлость.
Не опасение впасть когда-нибудь в нужду делает стариков скупыми, так как некоторые из них так богаты, что не могут беспокоиться на этот счет, да и притом, как могли бы они бояться лишиться удобств жизни, если сами добровольно лишают себя их для удовлетворения своей скупости. Скупость стариков не объясняется также и желанием оставить больше богатств детям, так как неестественно любить что-нибудь больше самого себя, да и кроме того, есть и такие скупые, у которых нет никаких наследников. Порок этот объясняется скорее возрастом и нравом стариков, которые так же естественно предаются ему, как в молодости предавались удовольствиям, а в зрелом возрасте честолюбию. Чтобы быть скупым, не требуется ни силы, ни молодости, ни здоровья; чтобы беречь свои доходы, не нужно ни хлопотать, ни даже двигаться, нужно только держать свое добро в сундуке и лишать себя всего: это удобно для стариков, которым нужна же какая-нибудь страсть, так как они — люди.