Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг.

Солнце¹²³ еще не выбралось изъ за скалъ¹²⁴. Вездѣ пусто, сыро, никого не видно и не слышно, съ обѣихъ сторонъ голые стволы деревъ и бѣдная растительность. Чѣмъ выше мы поднимались, становилось грязнѣе¹²⁵ и грязнѣе отъ таявшаго снѣга, ноги скользили и мѣшокъ страшно тянулъ мнѣ спину, и я уже думалъ, что вовсе не такъ пріятно ходить пѣшкомъ по Швейцаріи, какъ всѣ говорятъ, когда вдругъ все перемѣнилось. Выше меня послышались бубенчики [и] сильный, свѣжій мужской голосъ, который пѣлъ эту вѣчную швейцарскую пѣсню съ гортанными переливами; пройдя маленькой зигзагъ, мы очутились на маленькой сырой полянкѣ, съ которой открылся еще шире, дальше и блестящѣе видъ на озеро; солнце большей половиной выкатилось изъ за скалы и ослѣпительно заблестѣло по голымъ краснымъ стволамъ сосенъ и по сырой травѣ поляны. —

Взглянувъ вверхъ, надъ самой головой, я увидалъ черную навьюченную лошадку, которая, опустивъ голову внизъ, какъ бы обнюхивая дорогу, по самой окраинѣ спускалась внизъ, осторожно поджимая заднія ноги. Сзади скорыми шагами съ палкой въ рукѣ шелъ Швейцарецъ, молодой красивый малый въ соломенной шляпѣ. Увидавъ насъ, онъ пересталъ пѣть и только весело покрикивалъ на лошадку. – Bonjour, monsieur, – сказалъ онъ весело, заигрывающе ударяя на послѣднемъ слогѣ, когда мы сошлись съ нимъ. – Bonjour, далеко ли до Alières? – Два маленькихъ часика, – отвѣчалъ онъ, и – хупъ, хупъ, – закричалъ онъ и взялся за хвостъ лошади, которая приложивъ уши, съ какимъ то шутовски веселымъ выраженіемъ, побрякивая бубенчиками, быстро спускалась по самому краю дороги. Пока мы входили, до самаго верха горы, мы все видѣли внизу себя подъ ногами, то тамъ, то сямъ по извилинамъ дороги черную лошадку съ вьюкомъ и слышали пѣсню Швейцарца. —

Странная вещь – изъ духа ли противорѣчія, или¹²⁶ вкусы мои противуположны вкусамъ большинства, но въ жизни моей ни одна знаменито прекрасная вещь мнѣ не нравилась. Я остался совершенно холоденъ къ виду этой холодной дали съ Жаманской горы; мнѣ даже и въ голову не пришло остановиться на минуту полюбоваться.¹²⁷ Я люблю природу, когда она со всѣхъ сторонъ окружаетъ меня и потомъ развивается безконечно въ даль, но когда я нахожусь въ ней. Я люблю, когда со всѣхъ сторонъ окружаетъ меня жаркой воздухъ, и этотъ же воздухъ клубясь уходитъ въ безконечную даль, когда эти самые сочные листья травы, которые я раздавилъ сидя на нихъ, дѣлаютъ зелень безконечныхъ луговъ, когда тѣ самыя листья, которыя, шевелясь отъ вѣтра, двигаютъ тѣнь по моему лицу, составляютъ линію далекаго лѣса, когда тотъ самый воздухъ, которымъ вы дышете, дѣлаетъ глубокую голубизну безконечнаго неба; когда вы не одни ликуете и радуетесь природой; когда около васъ жужжатъ и вьются миріады насѣкомыхъ, сцѣпившись ползутъ коровки, вездѣ кругомъ заливаются птицы. А это – голая холодная пустынная сырая площадка, и гдѣ то тамъ красивое что-то, подернутое дымкой дали. Но это что то такъ далеко, что я не чувствую главнаго наслажденія природы, не чувствую себя частью этаго всего безконечнаго и прекраснаго цѣлаго. Мнѣ дѣла нѣтъ до этой дали. – Жаманской видъ для Англичанъ. Имъ должно быть пріятно сказать, что они видѣли съ Жаманъ озеро и Вале и т. д.

Кромѣ того на горѣ недавно стаялъ снѣгъ, было сыро, я усталъ поднимаясь, хотѣлъ пить, а тутъ воды нигдѣ не было. Два шале, которые мы нашли¹²⁸ тутъ почти на самой вершинѣ, были пустые. Саша побѣжалъ было къ снѣгу, котораго за хребтомъ горы было много, но снѣгъ былъ грязенъ. Видъ по ту сторону Жамана несравненно гармоничнѣе: это до самаго горизонта глубокое съуживающееся мрачное, поросшее хвойнымъ лѣсомъ ущелье. Въ отверстіе ущелья выставляется другой хребетъ горъ, того же строгаго и величественнаго характера; въ глуби и на полускатахъ ущелій виднѣлись дымки, которые одни оживляли картину; домовъ и шале нигдѣ не было видно. На вершинахъ почти вездѣ клочьями лежалъ снѣгъ. Спускъ по ту сторону [шелъ] по маленькой едва проторенной каменистой тропинкѣ. Тропинка эта такъ мала, что мы даже сомнѣвались, на настоящей ли мы дорогѣ.

Первый дымъ, который нами былъ видѣнъ, и гдѣ надѣялись спросить о дорогѣ, остался въ правѣ. Около часу мы все круто спускались, никого не встрѣчая, и чѣмъ дальше мы шли, тѣмъ дорога становилась хуже. Видно было, что вблизи выше рубили лѣсъ, и на самой дорогѣ попадались иногда сложенныя сажени, а иногда просто сброшенныя сверху деревья, заграждавшія дорогу.

Я сомнѣвался, не сбился ли я, и признаюсь, серьезно безпокоился, но Саша, которому я сообщилъ свои опасенія, помиралъ со смѣху отъ мысли, что мы заблудились. Я тоже смѣялся и не отъ того, чтобы мнѣ смѣшно было, но отъ того, что мы спускаясь устали еще больше, чѣмъ поднимаясь, насъ распарило, и какъ это часто бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, на Сашу нашелъ смѣхунъ и сообщился мнѣ отчасти.

Скажу я: «Фу, въ какую мы трущобу зашли»; и Саша спотыкался и падалъ отъ смѣха и только повторялъ; «въ трущобы зашли»; и мнѣ почему-то это становилось ужасно смѣшно.

– А вонъ слышите, рубятъ дрова, – сказалъ я, – надо будетъ спросить у этаго господина.