С утра взялся писать в книжечке воззвание. Чувствую, что жить недолго, а сказать еще, кажется, многое нужно. Но здоровья нет. Нет умственной энергии. Помоги, Отец. Вздор! Только бы служить Богу до конца теми силами, к[оторые] остались. В этом вся сила.
Написал несколько страничек в маленькой книжечке. По крайней мере, не испортил — можно продолжать. С Лизой б[ыл] не хорош. Приехал учитель Меньшов. С этим кокетничал. Служить, служить надо что есть сил. Теперь 5-й час. Всё утро читал дребедень в Revue.
Приехал Иван[цов] с сыном. Я играл с ним. Всё нездоровится: Меньшов не джентлемен и, к стыду моему, мне неприятен. Таня. Я дурно делал, что против даже М[иши] И[славина]. Лег поздно.
26 Мая. Я. П. 89.
Ночью разбудила боль, не очень сильная, но тяжелая. Целое утро болел. Приехал Данченко. Можно б[ыло] лучше, любовнее принять. Читал толкование на 6 гл[аву] Апокалипсиса — не дурно. 6 печатей это фазисы миросозерцан[ия], а 7 это фазисы мира. Читаю дребедень Revue. Письмо Иванова из Россоши. Неприятн[ое]. Умственное духовн[ое] развитие нужно на силу. Привитый хорош сильный дичек. А то стран[но]. Не вырос еще, а привит и не будет толка. 5-й час. Получше.Приехала Толстая от Кузм[инских]. Обедала. С[оня] в расстройстве. Я переношу лучше. Вечером говорил много о прогрессе целомудрия. Читали рукописи, присланные Ч[ертковым], Аполлова «Как жить нужно». Прекрасно. Лег поздно.
27 М
. Я. П.89. Встал рано. Всё еще болит под ложечкой. Читал Р[усскую] М[ысль]. Budget. Всякий вздор. Ходил на деревню. С[емен] Резунов сказал чудную пословицу по случаю моего уговора не ругаться и не пить: «ослабеет человек, слабей воды; окрепнет, крепче камня». И угрожающая и поощряющая пословица. Обедал, теперь 8-й час. Всё нездоровится, болит. Что-то хорошее б[ыло] записать. Всё забыл.Вечером скучная довольно Толстая. Но разговорился о целомудрии хорошо. Лег поздно.
28 Мая. Я. П. 89.
Здоровье хуже. Ходил утром. Читал о Жан Поле Р[ихтере]. Чистота его нравов и платонизм поразитель[ны]. Прекрасные тоже изречения. Это хорошего сорта писатель. Рядом с эгоистом Гёте. Хороша сказка об отце, воспитавшем детей под землей. Им надо умереть, чтобы выдти на свет. И они страшно желали умереть. Надо исследовать, почитав Ж[ан] П[оля]. Троицын день. Болит живот, мыслей мало. Читаю, говорю. Лег в 12.29 М. Я.
П. 89. Встал рано, походил. Ребята за книжками. Письмо от Поши, с письм[ом] С[они]. Всё хорошо. И М[аша] приняла хорошо. 12-й час. Всё так же нездоров. Ходил по лесу, встретил Таню и Машу К[узминскую]. Утром говорил с Толстою о вере: странно кажется, но нельзя иначе сказать, как то, что Грекорусская вера есть одна из самых суеверных и вредных ересей. Еще ходя по лесу, где я преследовал и без жалости добивал раненного зайца, подумал о том, как невинны должны быть убийцы. Они думают о другом и убивают без борьбы. Но стоит опомниться. Как хороша могла бы быть история об убийце, раскаявшемся на незащищавшейся женщине. Столько хочется и нужно писать и нет сил. Еще думал: Жизнь дана нам, как ребенок дан няньке, чтобы возрастить его. (Великая притча о талантах.) И как дурная нянька может пользоваться ребенком, щеголять им, может бояться и стыдиться показать его нечистым, невыхоленным, усталым, хотя для его здоровья и роста ему нужно бывать и нечистым и усталым, так и глупый дурной человек с своей жизнью — хочет показать ее в наилучшем свете, хочет хвастаться ею, пользоваться ею, забывая то, что ему нужно только возрастить ее. Когда не хочется, не нравится то или другое положение, спроси себя, что — мешает это положение росту жизни или содействует ему, и большей частью окажется обратное.