Лукашка с Назаркой, разорвав хоровод, пошли ходить между девками. Лукашка подтягивал резким подголоском и, размахивая руками, ходил посередине хоровода. «Что же, выходи какая!» проговорил он. Девки толкали Марьянку: она не хотела выйти. Из-за песни слышались тонкий смех, удары, поцелуи, шопот.
Проходя мимо Оленина, Лукашка ласково кивнул ему головой.
– Митрий Андреич! И ты пришел посмотреть? – сказал он.
– Да, – решительно и сухо отвечал Оленин.
Белецкий наклонился на ухо Устеньке и сказал ей что-то.
Она хотела ответить, но не успела и, проходя во второй раз, сказала:
– Хорошо, придем.
– И Марьяна тоже?
Оленин нагнулся к Марьяне. – Придешь? Пожалуйста, хоть на минуту. Мне нужно поговорить с тобой.
– Девки придут, и я приду.
– Скажешь мне, чтò я просил? – спросил он опять, нагибаясь к ней. – Ты нынче весела.
Она уж уходила от него. Он пошел за ней.
– Скажешь?
– Чего сказать?
– Что я третьего дня спрашивал, – сказал Оленин, нагибаясь к ее уху. – Пойдешь зa меня?
Марьяна подумала.
– Скажу, – ответила она, – нынче скажу.
И в темноте глаза ее весело и ласково блеснули на молодого человека.
Он всё шел за ней. Ему радостно было наклониться к ней поближе.
Но Лукашка, продолжая петь, дернул ее сильно за руку и вырвал из хоровода на середину. Оленин, успев только проговорить: «приходи же к Устеньке», отошел к своему товарищу. Песня кончилась. Лукашка обтер губы, Марьянка тоже, и они поцеловались. «Нет, paз пяток», говорил Лукашка. Говор, смех, беготня заменили плавное движенье и плавные звуки. Лукашка, который казался уже сильно выпивши, стал оделять девок
– На всех жертвую, – говорил он с гордым комически– трогательным самодовольством. – А кто к солдатам гулять, выходи из хоровода вон, – прибавил он вдруг, злобно глянув на Оленина.
Девки хватали у него закуски и, смеясь, отбивали друг у друга. Белецкий и Оленин отошли к стороне.
Лукашка, как бы стыдясь своей щедрости, сняв папаху и отирая лоб рукавом, подошел к Марьянке и Устеньке.
–
Устенька вырвалась и, размахнувшись, ударила его по спине так, что руку себе ушибла.
– Что ж, станете еще водить? – спросил он.
– Как девки хотят, – отвечала Устенька, – а я домой пойду, и Марьянка хотела к нам прийти.
Казак, продолжая обнимать Марьяну, отвел ее от толпы к темному углу дома.
– Не ходи, Машенька, – сказал он, – последний раз погуляем. Иди домой, я к тебе приду.
– Чего мне дома делать? На то праздник, чтоб гулять. К Устеньке пойду, – сказала Марьяна.
– Ведь всё равно женюсь.
– Ладно, – сказала Марьяна, – там видно будет.
– Что ж, пойдешь? – строго сказал Лукашка и, прижав ее к себе, поцеловал в щеку.
– Ну, брось! Что пристал? – И Марьяна, вырвавшись, отошла от него.
– Эх, девка!… Худо будет,—укоризненно сказал Лукашка, остановившись и качая головой. –
Марьяну как будто испугало и рассердило то, чтò он сказал. Она остановилась. – Чтò худо будет?
– А то.
– А чтò?
– А то, что с постояльцем-солдатом гуляешь, зато и меня разлюбила.