Вчера ночью 15 получилъ и телеграму твою отвтную и три письма1
— послднее отъ 7-го Іюня. Я ужъ засыпалъ. Ив[анъ] Мих[айловичъ] еще гулялъ, услыхалъ возвращающагося Ал[екся] Ал[ексевича], взялъ письма и телеграмму и принесъ ко мн. Въ тотъ же вечеръ меня уже напугали телеграмой изъ Богатаго. Это была телеграмма отъ Громова.2 Онъ спрашиваетъ адресъ, гд сворачивать съ желзной дороги. Я пишу къ тому, что по тому страху, к[оторый] я испыталъ, распечатывая телеграму, я узналъ, какъ сильна моя любовь къ теб и дтямъ. И вотъ я получилъ радостную телеграму, что вс здоровы и веселы, и твое письмо; я первымъ распечаталъ твое письмо отъ 7-го Іюня, послднее; и чмъ дальше я читалъ, тмъ большимъ холодомъ меня обдавало.3 — Хотлъ послать теб это письмо, да теб будетъ досадно. Ничего особеннаго нтъ въ письм; но я не спалъ всю ночь, и мн стало ужасно грустно и тяжело. Я такъ тебя любилъ, и ты такъ напомнила мн все то, чмъ ты старательно убиваешь мою любовь. Я писалъ, что мн больно то, что я слишкомъ холодно и поспшно простился съ тобой; на это ты мн пишешь, что ты стараешься жить такъ, чтобы я теб былъ не нуженъ, и что очень успшно достигаешь этаго. Обо мн и о томъ, что составляетъ мою жизнь, пишешь, какъ про слабость, отъ которой ты надешься, что я исправлюсь посредствомъ кумыса. О предстоящемъ нашемъ свиданіи, кот[орое] для меня радостная, свтлая точка впереди, о к[оторой] я стараюсь не думать, чтобы не ускакать сейчасъ, ты пишешь, предвидя съ моей стороны какія то упреки и непріятности. О себ пишешь такъ, что ты такъ спокойна и довольна, что мн только остается желать не нарушать этаго довольства и спокойствія своимъ присутствіемъ. О Вас[иліи] Ив[анович], жалкомъ, добромъ и совершенно для меня не интересномъ, пишешь, какъ о какомъ то враг и разлучник. — Я такъ живо вспомнилъ эти ужасныя твои настроенія, столько измучавшія меня, про к[оторыя] я совсмъ забылъ; и я такъ просто и ясно люблю тебя, что мн стало ужасно больно. —Ахъ, если бы не находили на тебя эти дикія минуты, я не могу представить себ, до какой степени дошла бы моя любовь къ теб. Должно быть такъ надо. Но если бы можно было избгать этаго, какъ бы хорошо было!
Я утшаюсь, что это было дурное настроеніе, к[оторое] давно прошло, и теперь, высказавъ, стряхнулъ съ себя. Но все-таки далеко до того чувства, к[оторое] я имлъ къ теб до полученія письма. — Да, то было слишкомъ сильно. Ну, будетъ; прости меня, если я теб сдлалъ больно. Вдь ты знаешь, что нельзя лгать между нами. —
Сережа детъ 21 съ Ив[аномъ] Мих[айловичемъ], а я вроятно 28-го. Я здоровъ, много работаю въ пол, землю мряю каждый день, и очень хорошо. Пью кумысъ и чувствую себя хорошо, т. е. уже теперь очень освженнымъ. — У насъ дней 5 были ужасные холода, я дрожу за васъ и за коклюшныхъ. — У насъ живется хорошо. Если бы у меня не было работы въ пол, то было бы ужасно скучно, что и требуется доказать. —
Боюсь за это письмо, какъ бы оно не огорчило тебя. По себ знаю, когда любишь (но это я про себя говорю), то такъ натянуто сердце въ разлук, что каждое неловкое, грубое прикосновеніе отзывается очень больно. — Обнимаю тебя, душенька, цлую дтей. Хочешь, не хочешь, а долженъ признаться — радостне всхъ вспоминать о Миш.
Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые напечатано по копии, сделанной С. А. Толстой, ПЖ, стр. 196—198. Дата Толстого.
1
От 4, 5 и 7 июня 1883 г.2
Федор Федорович Громов, сын архитектора Ф. В. Громова и Елизаветы Николаевны, рожд. Карповой, инженер; шурин Н. В. Толстого, племянника Толстого.