Полное собрание сочинений. Том 83

Ну вотъ, моя голубушка, пишу съ чувствомъ настолько радостнымъ, сколько это возможно въ день похоронъ.¹ Я очень жаллъ, что сдлалъ съ тобой уговоръ телеграфировать только въ случа дурнаго. Мн хотлось телеграфировать теб, что все гораздо лучше, чмъ я ожидалъ. Вопервыхъ, здоровье Тани дйствительно поправилось за то время, что я ее не видалъ, такъ что она теперь посл этихъ 3-хъ дней горя все-таки никакъ не хуже, коли не лучше на видъ того, какъ я оставилъ ее. Горе вс они переносятъ хорошо. Таня мало плачетъ, молчитъ много, говоритъ только про Долли, но спитъ, стъ и кротка и добра. Не хорошо только, что она покашливаетъ, но и то скоре нервическимъ, чмъ чахоточнымъ кашлемъ. Разскажу все сначала. Пріхали мы — я по крайней мр — очень усталый (дорога ужасная) въ 12 часовъ. Дома были одна мама и Лиза, остальные на похоронахъ. Мама разсказала мн, что Долли умерла скоропостижно, нервнымъ ударомъ, какъ предполагают.² На счастье Тани, ея не было у Дьяковыхъ въ этотъ день, она была у Перфильевыхъ³ и очень весела весь этотъ вечеръ. Дьякова же ходила, одтая, сидла за столомъ, выпила бульону, вдругъ схватилась за голову, покраснла, встала, Дмитрій подъ руки провелъ ее въ свой кабинетъ, и тамъ она у него на рукахъ стала умирать, хрипть и черезъ 20 минутъ умерла.⁴ Маша⁵ и Софешъ⁶ были тутъ. Маша выросла, сформировалась, похожа на большую и ужасно жалка. Переодевшись, я похалъ въ домъ Лизаветы Алексвны Дьяковой,⁷ куда они должны были пріхать и перехать посл похоронъ, и, можешь себ представить странную случайность — я подъзжаю къ дому въ одно и тоже время, как идетъ изъ церкви похоронный поздъ мимо дома, и Дмитрій вызжаетъ изъ воротъ дома, присоединяясь къ позду и кричитъ мн: Машу и Таню оставилъ тутъ дома.⁸ Я захалъ къ нимъ, разцловался и поплакалъ съ этими милыми и жалкими двочками и похалъ догонять похороны на Пятницкое кладбище,⁹ гд и снесъ ее до могилы. Дмитрій въ оживленіи и волненіи озабоченности. Потомъ вернулись въ домъ Дьяковой. Сухотины и попы ли, а мы — Маша, Таня, Софешъ, Дмитрій посидли въ маленькой отдльной комнатк. Жалко очень было смотрть на отца съ дочерью, какъ они цловались и плакали. А[ндрей] Е[встафьевичъ] говоритъ, что они какъ тетеревяты, у к[оторыхъ] убьютъ матку, сойдутся вмст и пищатъ. Оттуда я увезъ Таню домой и хотлъ хать вечеромъ къ Дмитрію, но заснулъ, а онъ самъ къ намъ пріхалъ съ Софешъ и Машей. Маша очень трогательна и особенно тмъ мн очень дорога, что тебя ужасно любитъ и желаетъ видть. Очень, очень любитъ. Планы ихъ, какъ мы и предполагали, состояли сначала въ томъ, чтобы хать заграницу, но потомъ раздумали и ршили пожить недли три въ Москв, а потомъ ухать къ намъ и въ Чермошню. Я буду уговаривать ихъ пожить у насъ подольше. Старуха Дьякова подетъ съ ними въ Чермошню. Софешъ тоже очень жалка и мила, ее вс и Дмитрій очень любятъ и цнятъ, и она останется у нихъ. Долли, говорятъ, ужасно испортилась съ другаго дня, и Таня и Дьяковъ всетаки видли, а въ этомъ положеніи и на Таню, я чувствую, равное впечатлніе произвели и горе, и ужасъ смерти. Когда она пріхала съ Лизой отъ Перфильевыхъ въ день смерти, А[ндрей] Е[встафьевичъ] уже получилъ письмо Сухотина, что Долли умерла. Они ничего не сказали ей вечеромъ, а на другой день Петя¹⁰ взялся приготовить ее и понемножку, очень искусно, сказалъ ей. Она стала рыдать, хвататься за голову, не врила и на извощик¹¹ поскакала с Петей къ Дьяковымъ, тамъ искала ее везд, и наконецъ ей показали. Они тамъ вс жили. На одной половин стояла покойница, на другой — они жили. —

Тургеневъ здсь, ужасно лебезитъ передъ Берсами¹² и завтра назвался къ нимъ обдать. Я ду къ Дьякову. Каково событіе съ Лизаветой Андревной?¹³ — Здоровье мое хорошо, и я теперь вечеромъ, посл окончанія всего испытываю пріятное чувство, что все прошло лучше, чмъ я ожидалъ. Главное, Тани гораздо лучше, чмъ я ждалъ. Потомъ пріятно, что Дьяковъ и Маша рады мн и на меня и особенно на тебя смотрятъ, какъ на лучшихъ своихъ друзей. Я очень радъ, что тебя такъ любятъ, не я одинъ — тебя знаю. Прощай, моя душечька, цлую тебя, дтей и тетиньку.

Ежели тебя можетъ интересовать вопросъ, не въ Москв ли Шибзикъ,¹⁴ и не встрчусь ли я съ нимъ у Дьякова, то знай, что хотя онъ и въ Москв, я наврное сдлаю такъ, чтобы не видать его или не видать боле, какъ здравствуйте и прощайте. Прощай, милый, голубушка.

12 часовъ ночи.

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Одна фраза опубликована в «Литературном наследстве», № 19—21, стр. 705, другой отрывок — ПСТ, стр. 73. Полностью публикуется впервые. Датируется на основании того, что письмо написано вечером после погребенья Дарьи Александровны Дьяковой, похороненной в день своих именин 19 марта.

¹ Похороны Д. А. Дьяковой и ее смерть (17 марта 1867 г.) описаны Т. А. Кузминской в ее Воспоминаниях (III, стр. 127—130).

² А. Е. Берс в своем письме к С. А. Толстой от 18 марта 1867 г. писал: «По моему мнению, она умерла от разрыва кровеносного сосуда в груди, а может быть и от разрыва самого сердца».

³ Степан Васильевич и Анастасия Сергеевна Перфильевы.