Обстоятельства, вызвавшие тяжелый разговор между Толстым и Чертковым, были таковы. Получив от Толстого, для напечатания в «Русском богатстве», часть статьи Толстого «Так что же нам делать», Л. Е. Оболенский (см. прим. 8 к п. № 46 от 24 февраля 1885 г.) не согласился с некоторыми радикальными выводами ее. В одном, недатированном, письме своем к Черткову, которое нужно отнести к марту 1885 г., он писал: «Во 2-й половине статьи Л. Н. [т. е. во 2-й половине отрывка, разбитого на две части и печатавшегося в мартовской и апрельской книжках «Русск. бог.» под заголовком «Жизнь в городе»] есть места, с которыми я расхожусь, хотя их напечатаю» (AЧ). Очевидно, что Оболенский тогда же решил откровенно высказаться в письме к Толстому по вопросу о своем разногласии с ним, потому что уже 13 марта, во время пребывания Толстого в Крыму, Чертков писал ему: «Оболенский написал вам письмо и спрашивает меня, послать ли его, или нет. Я внимательно прочел письмо, и оно мне очень, очень понравилось. Вы знаете, что я во многом разделяю те мысли, которые он в письме излагает... Нравится мне также откровенность и искренность его отношения к вам. Он честно высказывает то, что думает. Если б он сколько-нибудь был человеком расчета, то никогда не рискнул бы на такое письмо. Каюсь вам, Лев Николаевич, — я одну минуту задался вопросом, не раздражит ли вас это письмо, не восстановит ли против него. Но мне тотчас же стало совестно и за себя и за свое предположение о вас». Упоминаемое здесь письмо Оболенского к Толстому не сохранилось, но о содержании его можно судить как по общему характеру взглядов Оболенского, близких Толстому в этических принципах, но эволюционных, отрицающих немедленный переход от теории к практике с ломкою исторически сложившихся условий культурной жизни, так и по сохранившемуся ответному письму Толстого к Оболенскому, которое он не отправил ему, а переслал Черткову в письме своем от начала апреля (см. предыдущее письмо, № 51), назвав это письмо «дурным». В этом письме к Оболенскому Толстой говорит: «Я совсем не согласен с вашим письмом. Не только не согласен, но, правду скажу, оно меня огорчило. Вы в нем отстаиваете себя. Я 40 лет работал над собой, чтобы из тумана философских воззрений и религиозных ощущений выработать ясные и определенные взгляды на явления жизни — моей самой близкой, ежедневной моей жизни для того, чтобы знать, что хорошо и что дурно. А вы хотите меня уверить, что гораздо выгоднее напустить опять того тумана, от которого я 40 лет освобождался, — тумана философии и любви вообще, возвышенной христианской любви, для того чтобы не видеть опять различия между добром и злом и спокойно пользоваться трудами других людей, есть плоть и кровь людей, утешаясь возвышенными словами. Нет, это не годится. — Если христианское учение и любовь (которую я ненавижу, потому что это стало фарисейским словом) ведет к тому, чтобы спокойно курить папиросы и ездить в концерты и театры и спорить о Спенсере и Гегеле, то пропади оно совсем — такое учение и такая любовь. Я лучше возьму буржуазную мораль, та, по крайней мере, без фарисейства. Оно хуже всего. Простите за резкость». — При свидании Толстого с Чертковым в 10-х числах апреля разговор их, коснувшись Оболенского, перешел в спор, в котором Чертков, защищая Оболенского, отчасти принял его сторону. Так, по крайней мере, освещает этот момент — несомненно, на основании слов самого Черткова — А. К. Черткова. Как окончился этот спор, нам неизвестно, но письмо Толстого, написанное после отъезда Черткова и очень близкое по содержанию к неотправленному письму его к Оболенскому, свидетельствует о том, что спор этот крайне взволновал Толстого. Из того, что и это письмо к Черткову не было им отправлено, явствует, что, успокоив себя, он и его признал «дурным» — если не по содержанию, то по его гневному, местами саркастическому тону.
1
О пяти заповедях, извлеченных Толстым из Нагорной проповеди для практического руководства в жизни см. в прим. 1 к п. № 24 от 28—29 августа 1886 г.2
О Спенсере см. прим. 11 к п. № 46 от 24 февр. 1885 г.53.
Посылаю вамъ это полученное мною нынче письмо. Я отвѣчалъ ему,1
обѣщая, что вы побываете у него и разскажете ему наши взгляды на такой журналъ. — Можетъ быть, такъ надо. Я написалъ Пряничникову2 картинку. Отъ разговора нашего мнѣ осталось больное впечатлѣніе. Обнимаю васъ и люблю. Будемъ передъ Богомъ искать Его, т. е. истины, и тогда будемъ всегда вмѣстѣ.