Вс горести наши одинаковы, имютъ одинъ корень и, какъ ни странно звучитъ это, вс не только могутъ, но должны быть благомъ. Надюсь, что вы врите въ это, милый другъ Галя, какъ ни тяжело вамъ. Дай Богъ, чтобъ вы врили въ возможность этаго, это разъ; а другое то, чтобы у васъ не было мыслей, возвратныхъ къ своему горю, въ воображеніи измняющихъ условія, при к[оторыхъ] случилось горе и поправляющихъ ваши поступки. «Если бъ мы не сдлали, или если бы мы сдлали то то и то то, этаго бы не было». Избави васъ Богъ отъ этой ошибки съ ея тяжелыми послдствіями. Чт'o было, то есть, а чт'o есть, то должно было быть, и вся ваша сила жизни должна быть направлена на настоящее, на то, какъ наилучшимъ образомъ нести свой крестъ. И вотъ тутъ то и къ мсту то, чт'o я думалъ при своемъ гор. Я думалъ скверно. Я былъ огорченъ, раздраженъ, недоволенъ тмъ, чт'o есть, и искалъ виноватыхъ. Я чувствовалъ, что весь мой складъ мыслей и чувствъ дурной, не божескій, не христіанскій, но никакъ не могъ выбиться изъ этаго состоянія. Но я ршилъ, что такъ нельзя, что я виноватъ, что я дуренъ, и просто сталъ останавливать себя, не давать себ хода въ извстномъ направленіи. Я замчалъ, что вс лучшіе наши подвиги достигаются не бурными порывами, а напротивъ, задержкой, утишеніемъ себя. Вс двери въ хорошіе святые покои отворяются внутрь. Наружу, напроломъ, отворяются только двери къ дьяволу. И вотъ, утишивъ себя, я сталъ искать гд ошибка? Какъ надо тутъ быть по божьи — сталъ молиться, но — признаюсь — привычная молитва не успокоила, не вывела меня на свтъ. И я сталъ думать чего мн нужно? Чего же мн нужно? Жить съ Богомъ, по его вол, съ Нимъ. Чт'o для этаго нужно? Нужно одно: соблюсти данный мн талантъ, мою душу, данную мн, не только соблюсти, но возрастить ее. Какъ возростить ее? Я для себя знаю, чт'o мн нужно: въ чистот блюсти свое животное, въ смиреніи свое человческое, и въ любви свое божеское. Чт'o нужно для соблюденія чистоты — лишенія, всякаго рода лишенія; для смиренія? — униженія, для любви — враждебность людей. Гд же и какъ я соблюду свою чистоту безъ лишеній, смиреніе безъ униженія и любовь безъ враждебности. (И если любите любящихъ васъ... любите ненавидящихъ).5
Мое горе подходить подъ униженіе и враждебность, и эти мысли оживили меня. Ваше горе какъ будто не подходитъ; но по моему подходить: оно лишеніе, оно страданіе — то самое, чт'o нужно для роста вашей души, смотрите такъ на него. И помните, что душа ваша, ростъ ея нуженъ, нужне всего въ мір, нуженъ здсь и тамъ. Я говорю нужне всего, п[отому] ч[то] она божеская и нужне всего для васъ, т[акъ] ч[то] только черезъ нее, возращая ее, вы можете служить Богу и врно, несомннно знать, что исполняете его волю.6
Боюсь, что неясно. Ну простите. Одно пусть будетъ ясно, что пишу съ слезами на глазахъ и люблю, не жалю, а только люблю васъ.Л. Т.
Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан в Б, III, стр. 100. На подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: «№ 226. Я. П. 18 Июля 89». Письмо написано в ответ на телеграмму Черткова, извещавшую о смерти его дочери Ольги, скончавшейся 17 июля 1889 года от дизентерии. В Дневнике Толстого получение этой телеграммы отмечено 17 июля и тогда же сделана запись о том, что написано письмо Черткову. Письмо датируется на основании этой записи.
В Дневнике Толстого от 17 июля 1889 г. записаны мысли о том, «что перенесение лишений, унижений и враждебности есть необходимое условие жизни духовной», по смыслу совпадающие с некоторыми местами комментируемого письма.
1
В Дневнике Толстого 17 июля 1889 г. записано: «От Чертков[а] телеграмма — дочь у них умерла. Хочу не болеть за них, не могу».2
3
Сергей Львович Толстой.4
В Дневнике Толстого от 15 и 16 июля имеются записи о столкновении с Львом Львовичем Толстым, который очень резко говорил с отцом в связи с его отношением к хозяйству Ясной Поляны. См. т. 50.5
Сокращенный текст из Евангелия от Матфея, гл. V, стр. 46. «Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? »6
Абзац редактора.