Что же значит чудо при таком понимании внешнего матерьяльного мира? Только то, что то отношение чувств, кот[орое] мы изучали и признали постоянным, вдруг изменяется. Измениться же такое отношение может только п[отому], ч[то] я неправильно определил отношения чувств, и тогда надо вновь отыскивать правильное, постоянное отношение чувств, или оттого, что какое-нибудь из моих чувств извратилось (галлюцинация). Чуда же при таком понимании мира никакого не может быть. Так что если бы такой человек увидал чудо, то это только доказало бы ему, что он нездоров, что чувства его неправильно действуют и ему надо лечиться.
В области же духовной для такого человека не может быть чуда, п[отому] ч[то] духовная жизнь не подчиняется никаким законам и мы ничего не знаем про нее, кроме как то, что она есть, была и всегда будет, что для нее нет времени, нет пространства.
Сказать, что Христос воскрес в теле, значит сказать, что чувства тех людей, для кот[орых] он воскрес в теле, действовали неправильно и противно тем постоянно повторяющимся и признанным всеми отношениям чувств, и потому можно только пожалеть о болезненном состоя[нии] тех людей; но сказать, что Хр[истос] духом живет в людях и мы живем в других и другие в нас, значит, сказать самую обыкновенную, несомненную истину, понятную всякому человеку, живущему духом.
Вот это я хотел добавить.
То же о свер[х]чувственном, кот[орое] мы познали несомненно, это то, что, кроме того, что мы познаем своими 5-ю чувствами — познаем мы пределы своего существа, соприкасаясь с другими окружающими нас существами, — мы неизбежно приведены к признанию существования чего-то не познаваемого чувствами, но наверно существующего, до такой степени верно, что без признания этого существования мы ничего [не можем] себе объяснить существования чего-либо. Это, н[а]п[ример], эфир, вычисленные колебания кот[орого] дают нам понятие о свете, тепле, электричестве. Стало быть, есть нечто кроме того, что нам дают чувства, но существование этого мы признаем не п[отому], ч[то] это показало нам какое-либо из наших чувств, нарушая выведенные и признанные нами законы отношения наших чувств, а, напротив, п[отому], ч[то] мы приведены к признанию существования этого разумом и что признание этого не только не нарушает найденных нами законов отношений, но, напротив, устанавливает еще большую разумную связь этих отношений.
Забыл еще сказать в том письме, что ваши доводы1 против возможности чудес совершенно справедливы и другого ничего сказать нельзя.
Прощайте, пишите чаще.
Приехал ли дорогой, милый Пав[ел] Алек[сандрович]?2 Очень люблю его и жалею, не для себя, а за него. Ему тяжело.
Л. Т.
Спросите у Моода, сколько у него глав.3 Я могу послать до 11-й включительно, да не помню, до какой у него.
Датируется 3 октября, так как из текста письма видно, что оно написано на другой день после предыдущего письма, которое помечено 2 октября 1897 г.
1 Доводы против возможности чудес, высказанные Чертковым на собрании у него в доме.
2 П. А. Буланже.
3 Главы рукописи «Что такое искусство?», которая пересылалась Мооду по частям для перевода на английский язык.
* 468.
Спасибо вам, милый друг Галя, за письмецо. Я совсем здоров. Нарыв мой прошел, потом поболел немного желудком, а теперь здоров и всё очень занят и всё тем же. Кажется, кончено совсем и не задержу Моода. Иногда кажется, что очень важно и хорошо, иногда кажется, что дурно и ничтожно. Одно несомненно, что я это самое думал и чувствовал давно и что это совершенно ново.1
Не понимаю, почему не получаю ответа на посланное письмо в шведские газеты.
Еще написал об отнятых детях у молокан другое письмо.2 Да вы всё знаете. Но теперь написал Ухтомскому3 письмецо об этом и жду напечатания.
То, что писала Miss Pic[k]ard об иск[усстве],4 это то самое, что я пишу в своей статье. И как все далеки от этого и как это правда.
Ну, что, что у вас? Опишите мне как-нибудь хорошенько. Вот бы Ольга Конст[антиновна] мне написала по-женски, как кто живет, где, как, все мелкие подробно[сти], чем мельче, тем лучше.
Что В[ладимир] Г[ригорьевич] давно не пишет? Есть объявленья из Ясенков,5 надеюсь, что от него.
Не пишется больше. Привет всем друзьям.
Любящий вас Л. Т.
От Поши давно нет известий.
Девочки мои в Крыму. Маша для меня вроде как человек пьяный. Я знаю, что она поймет меня, но не теперь. Теперь с ней говорить нельзя, пока она не выспалась и не переболела похмельем.
Сколько таких людей, с кот[орыми] не говоришь вовсю, п[отому] ч[то] знаешь, что они во хмелю. Кто в хмелю корысти, кто тщеславия, кто влюбленности, кто прямо во хмелю наркотиков. Избави нас бог от этих опьянений. Эти опьянения не хуже религиозности, патриотизма, аристократизма ставят преграды между людьми, мешают тому единению, к[оторого] хочет бог. Живешь рядом, вместе, всю жизнь и живешь, как чужой.