В последнем сборнике Брюсова с особенной яркостью определились детали его творчества. Любовь к слову самому по себе достигает здесь красот неописуемых. Брюсов первый из русских поэтов проанализировал бесконечно малые элементы, слагающие картину творчества. При помощи ничтожных средств достигает он наиболее тонких эффектов. <...> Брюсов — первый из современных поэтов воскресил у нас любовь к рифме. Не он ли в «Urbi et orbi» щедрой рукой разбросал новые рифмы, тотчас подхваченные его учениками и подражателями. <...> Воскресив в нас любовь к рифме, Брюсов первый воскрешает перед нами понимание интимной жизни строчки. Своеобразный ритм его размеров углубляется гениальным подбором не только самих слов, но и звуков в словах...» (Белый А. Венец лавровый // Золотое руно. 1906. № 5. С. 43–48). Стр. 56–60. — Гумилев и в последующей переписке неоднократно задавал Брюсову подобные вопросы о «содержании» своих стихов (см. №№ 45, 47 наст. тома), но, как справедливо замечают Р. Д. Тименчик и Р. Л. Щербаков (см.: ЛН. С. 404), вряд ли получал сколько-нибудь удовлетворявшие его ответы «мэтра». Демонстративное игнорирование «содержания» стихотворного текста и не менее демонстративный акцент на «технике» стиха — яркая черта «брюсовской школы». «Брюсов тщательно разбирал то, что ему читали. Разбор его был чисто формальный. Смысла стихов он отнюдь не касался и даже как бы подчеркивал, что смотрит на них как на ученическое упражнение, не более. Это учительское отношение <...> сохранилось у Брюсова навсегда» (Ходасевич В. Ф. Сочинения. Т. 4. М., 1997. С. 23). Подобную «формалистическую браваду» Ходасевич отмечает и в педагогической деятельности брюсовского «ученика», приводя в качестве доказательства рассуждения (полемически утрированные?) Гумилева о стихах С. Нельдихена: «Не мое дело <...> разбирать, кто из поэтов что думает. Я только сужу, как они излагают свои мысли или свои глупости. Сам я не хотел бы быть дураком, но я не вправе требовать ума от Нельдихена. Свою глупость он выражает с таким умением, какое не дается и многим умным. А ведь поэзия и есть умение» (Ходасевич В. Ф. Гумилев и Блок // Ходасевич В. Ф. Сочинения. Т. 4. М., 1997. С. 88). Стр. 59. — Гумилев цитирует брюсовскую рецензию на ПК: «...в книге есть и несколько прекрасных стихов, действительно удачных образов» (Весы. 1905. № 11. С. 68). Стр. 62–63. — Ср. со стр. 13–18 № 5 наст. тома. Стр. 64–66. — Возможно, что молчание Бальмонта отчасти объясняется возникшим у него к этому времени «озлоблением» против Брюсова и «Весов» (см.: Валерий Брюсов. М., 1976. (Литературное наследство. Т. 85). С. 688, 690). Стр. 66–67. — Исходя из последующей переписки (см. № 10 наст. тома), можно предположить, что Брюсов рекомендовал Гумилева И. И. Щукину и Р. Гилю. Р. Д. Тименчик и Р. Л. Щербаков высказывают предположение, что Брюсов также предложил Гумилеву адреса представителей «Аббатства» (см.: ЛН. С. 419, а также комментарий к № 5 наст. тома), которых он в это же время упоминал в письме к проживающему тогда в Париже А. Белому: «Не верьте <...> что Париж — город старомодный. Он старомоден в целом, но в нем есть круги, есть люди, которые впереди
всей современности. Их надо найти. Таково, например, общество «Abbaye» и его поэты: Arcos, Duhamel и др. Хотите, пришлю адреса» (Переписка <В. Брюсова> с Андреем Белым (1902–1912) / Вст. статья и публ. С. С. Гречишкина и А. В. Лаврова // Валерий Брюсов. М., 1976. (Литературное наследство. Т. 85). С. 402). В этом письме, написанном осенью 1906 г., Брюсов рекомендует А. Белому и Гумилева: «Если Вам можно, познакомьтесь; <...> кажется, талантлив, и во всяком случае молод». Стр. 68–70. — О рекомендательном письме к З. Н. Гиппиус и визите к Мережковским см. № 10 наст. тома. Стр. 70–71. — Ни Вяч. И. Иванова, ни М. А. Волошина в это время в Париже не было, и личное знакомство Гумилева с обоими поэтами произошло только после возвращения из-за границы, уже в Петербурге: с Ивановым в ноябре 1908 года, а с Волошиным — в феврале 1909-го. Отмеченный во многих жизнеописаниях Гумилева факт общения его с Волошиным во время «первого Парижа» следует, вероятно, рассматривать как «мемориальный фантом» (см.: Купченко В. П. Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. 1877–1916. СПб., 2002. С. 217). Стр. 71–73. — К. Д. Бальмонт в это время, действительно, жил в Париже — в квартире, которую ему передал покинувший Францию в июне 1906 г. М. А. Волошин (см.: Купченко В. П. Труды и дни Максимилиана Волошина... С. 159), и, по сведеньям П. Н. Лукницкого, это парижское «поэтическое свидание» Гумилева как раз состоялось у художницы Е. С. Кругликовой в первые месяцы 1908 г., продемонстрировав лишний раз истину о том, что человек предполагает, а Бог располагает (см.: Труды и дни. С. 179). Впрочем, в творческой судьбе юного поэта эта встреча не сыграла сколь-нибудь значительной роли (см. комментарий к № 10 в т. VII наст. изд.). Стр. 74–79. — Из трех упомянутых Гумилевым тем «дуэльная» тематика была сразу «забракована» Брюсовым в ответном письме (см. № 1 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома). «Культура любви» была, по-видимому, написана (или, по крайней мере, написана вчерне — см. № 8 наст. тома), однако текст ее не сохранился. Что же касается «Костюма будущего», то этот замысел Гумилева соответствовал направлению тогдашнего «эстетизма» (см.: Богомолов Н. А. От Пушкина до Кибирова. Статьи о русской литературе, преимущественно о поэзии. М., 2004. С. 321). Однако замысел «Костюма будущего» остался неосуществленным. Стр. 80–82. — О встрече Гумилева с французским поэтом-парнасцем Леоном Дьерксом (Dierx, 1838–1912) см. № 8 наст. тома. Стр. 82–83. — М. Ф. Ликиардопуло — секретарь редакции «Весов» (см. комментарий к № 46 наст. тома). По всей вероятности, Гумилев обратился к нему с просьбой о высылке гонорара за «летние» стихи (см. комментарий к № 1 наст. тома). Стр. 89–109. — № 52 в т. I наст. изд., автограф 1. Стр. 110–162. — № 53 в т. I наст. изд., автограф 1. Стр. 163–188. — № 47 в т. I наст. изд., автограф. В четвертой строфе Брюсов отметил как неудачные первые два стиха (стр. 179–180). Гумилев переделал эту строфу при публикации в журнале «Перевал» (1907. № 11). Уже после выхода в свет первого тома наст. изд. Н. А. Богомолов указал на несомненную связь этого ст-ния с «Тайной доктриной» Е. П. Блаватской (Богомолов Н. А. Гумилев и оккультизм // Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М., 1999. С. 124. См. также комментарий к № 3 в т. VI наст. изд. Стр. 189–213. — № 51 в т. I наст. изд., автограф 2. Брюсов отметил как неудачные рифмы первой строфы «перестаньте» и «Данте» (стр. 190–192), однако Гумилев, обычно учитывающий его критику, на этот раз сохранил первоначальный текст.