Полное собрание сочинений в 90 томах. Том 18. Анна Каренина

— Ну, и почему-то Анна Павловна сказала, что он не хочет оттого, что вы тут. Разумеется, это было некстати, но из-за этого, из-за вас вышла ссора. А вы знаете, как эти больные раздражительны.

Кити, всё более хмурясь, молчала, и Варенька говорила одна, стараясь смягчить и успокоить ее и видя собиравшийся взрыв, она не знала чего, — слез или слов.

— Так лучше вам не ходить... И вы понимаете, вы не обижайтесь?..

— И по делом мне, и по делом мне! — быстро заговорила Кити, схватывая зонтик из рук Вареньки и глядя мимо глаз своего друга.

Вареньке хотелось улыбнуться, глядя на детский гнев своего друга, но она боялась оскорбить ее.

— Как по делом? Я не понимаю, — сказала она.

— По делом за то, что всё это было притворство, потому что это всё выдуманное, а не от сердца. Какое мне дело было до чужого человека? И вот вышло, что я причиной ссоры и что я делала то, чего меня никто не просил. Оттого что всё притворство! притворство! притворство!...

— Да с какою же целью притворяться? — тихо сказала Варенька.

— Ах, как глупо, гадко! Не было мне никакой нужды... Всё притворство! — говорила она, открывая и закрывая зонтик

— Да с какою же целью?

— Чтобы казаться лучше пред людьми, пред собой, пред Богом; всех обмануть. Нет, теперь я уже не поддамся на это! Быть дурною, но по крайней мере не лживою, не обманщицей!

— Да кто же обманщица? — укоризненно сказала Варенька. — Вы говорите, как будто...

Но Кити была в своем припадке вспыльчивости. Она не дала ей договорить.

— Я не об вас, совсем не об вас говорю. Вы совершенство. Да, да, я знаю, что вы все совершенство; но что же делать, что я дурная? Этого бы не было, если б я не была дурная. Так пускай я буду какая есть, но не буду притворяться. Что мне зa дело до Анны Павловны! Пускай они живут как хотят, и я как хочу. Я не могу быть другою... И всё это не то, не то!..

— Да что же не то? — в недоумении говорила Варенька.

— Всё не то. Я не могу иначе жить, как по сердцу, а вы живете по правилам. Я вас полюбила просто, а вы, верно, только затем, чтобы спасти меня, научить меня!

— Вы несправедливы, — сказала Варенька.

— Да я ничего не говорю про других, я говорю про себя.

— Кити! — послышался голос матери, — поди сюда, покажи папа свои корольки.

Кити с гордым видом, не помирившись с своим другом, взяла со стола корольки в коробочке и пошла к матери.

— Что с тобой? Что ты такая красная? — сказали ей мать и отец в один голос.

— Ничего, — отвечала она, — я сейчас приду, — и побежала назад.

«Она еще тут! — подумала она. — Что я скажу ей, Боже мой! что я наделала, что я говорила! За что я обидела ее? Что мне делать? Что я скажу ей?» думала Кити и остановилась у двери.

Варенька в шляпе и с зонтиком в руках сидела у стола, рассматривая пружину, которую сломала Кити. Она подняла голову.

— Варенька, простите меня, простите! — прошептала Кити, подходя к ней. — Я не помню, что я говорила. Я...

— Я право не хотела вас огорчать, — сказала Варенька улыбаясь.

Мир был заключен. Но с приездом отца для Кити изменился весь тот мир, в котором она жила. Она не отреклась от всего того, что узнала, но поняла, что она себя обманывала, думая, что может быть тем, чем хотела быть. Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность без притворства и хвастовства удержаться на той высоте, на которую она хотела подняться; кроме того, она почувствовала всю тяжесть этого мира горя, болезней, умирающих, в котором она жила; ей мучительны показались те усилия, которые она употребляла над собой, чтобы любить это, и поскорее захотелось на свежий воздух, в Россию, в Ергушово, куда, как она узнала из письма, переехала уже ее сестра Долли с детьми.

Но любовь ее к Вареньке не ослабела. Прощаясь, Кити упрашивала ее приехать к ним в Россию.

— Я приеду, когда вы выйдете замуж, — сказала Варенька.

— Я никогда не выйду.

— Ну, так я никогда не приеду.

— Ну, так я только для этого выйду замуж. Смотрите ж, помните обещание! — сказала Кити.

Предсказания доктора оправдались. Кити возвратилась домой, в Россию, излеченная. Она не была так беззаботна и весела как прежде, но была спокойна. Московские горести ее стали воспоминанием.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.