Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 1. Стихотворения. Поэмы (1902–1910)

Ст. 41. — Дева Солнца — «жена, облеченная в солнце» (Откр. XII:1), в христианской традиции — Дева Мария или Истинная церковь; в соловьевской традиции в русской культуре начала XX века трактовалась как София, апокалипсический знак божественного воплощения. В этом качестве Дева Солнца у Гумилева может быть связана с символикой древних мистерий, прежде всего — с Исидой, богиней Луны: «Точно так же, как луна блестит отраженным светом солнца, так и Исида, подобно Непорочной Откровения, облечена в славу солнечной светоносности» (Холл. С. 149). Ст. 55 — реминисценция из «Тройки» Н. А. Некрасова. Ст. 65 — реминисценция из «Демона» М. Ю. Лермонтова (ср.: «Он слышит райские напевы» — ч. I. XV). Ст. 96–97 — созвучие с символикой А. Белого («Золото в лазури», 1904).

20

ПК.

СС I, СП (Тб), СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), оформлена при публ. как цикл стих., Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, ОС 1989, опубл. первая часть, без поясн., Изб (М), Изб (Слов), опубл. «Песнь Дриады», без поясн., СС (Р-т) I, Изб (Х), Соч I, СПП, СП (Ир), ОЧ, Изб 1997, ВБП, Душа любви, отрывок.

Автограф в собрании М. С. Лесмана; загл.: «Осенняя песня. Поэма Н. Гумилева. Посвящается Анне Андреевне Горенко».

Дат.: 1903 г. — до октября 1905 г. (см. комментарий к № 14).

Первоначально поэма была истолкована в условно-аллегорическом ключе: «“Осенняя песня” довольно стройно задуманное, хотя сбивающееся на аллегорию, изображение олицетворенной осени — Дриады, ее брака с Принцем Огня и т. д. Все это — уже попытка сказочно-эпического построения; в “Песне дриады” достижения уже относительно-изысканного ритмического звучания» (Верховский. С. 109). А. Волков обратил внимание на поэтические особенности «Осенней песни»: «Стихи Гумилева первого периода (творчества) отмечены еще основным преимуществом символической поэтики. Характерно стремление к тропам, не конкретизирующим содержание, а, наоборот, романтически преображающим действительность <цит. ст. 16>» (Волков А. Поэзия русского империализма. М., 1930. С. 124). Как аллегорическое изображение смены времен года трактовал вслед за Ю. Верховским «Осеннюю песню» Л. К. Долгополов в монографии «Поэмы А. Блока и русская поэзия конца XIX — начала XX веков» (М., 1964). Л. А. Смирнова отмечает, что поэма «населена» «трудно совместимыми образами»: «Юная дриада» <...> и «печальная жена». Но все, по-разному контрастные и фантасмагорические картины овеяны одной мечтой: «узнать сон вселенной», увидеть «лучи жизни обновленной», выйти «за пределы наших знаний» (Изб (М). С. 11–12). «В поэме “Осенняя песня” Гумилев осваивает лирическую поэму Бальмонта как цикл стихотворений. Так же как и в “Деве Солнца”, в этой поэме нет отчетливого сюжета: “юные дриады” резвятся в царстве “Вечного молчанья”, одна из них мечтает о “принце огня”, о “женихе”, прекрасном, как “радостный костер”, с которым она совершает “...великий брак, Безумный крик всемирных оргий”. Все эти поэмы, так же как и “Сказка о королях”, в которой образы молодых королей, бледных цариц, мрачных всадников и Неведомых невест — не более, чем освоение наиболее распространенных символистских образов» (Eugène Ternovsky. Essai sur l’histoire du poème russe de la fin du XIXe et du début du XXe siècle: Великолепная неудача. Lille, 1987. P. 289).

По поводу «Песни Дриады»: «Эти стихи... отражают основную тенденцию трехстопного дольника Гумилева, на которую указали Гаспаров и Тарановский, а именно, “изолирующую” тенденцию, тенденцию избежать те ритмические варианты, которые часто встречаются в силлабо-тонических размерах» (Sampson E. D. Studies in the Poetic Technique of Nikolaj Gumilev. Harvard, 1968. P. 61. Неопублик. докторская дисс.). О том, что впоследствии, начиная с 1911 г., Гумилев стал культивировать именно этот тип «анапестического» дольника (Sampson E. D. Dol’niks in Gumilev’s Poetry // Russian Language Journal. 1975. P. 34).

По воспоминаниям В. Виленкина, А. Ахматова утверждала, что в поэме — ст. 81–100 — создан ее «первый портрет», см.: Виленкин В. В сто первом зеркале. М., 1987. С. 193. На экземпляре ПК, подаренном Ахматовой П. Н. Лукницкому, есть помета рукой А. Ахматовой: «мне» (Жизнь поэта. С. 25).