История единственного сохранившегося блоковского послания к Гумилеву в полной мере отражает эту «двойственность момента». Письмо Блока — реакция на посланную ему из Италии (!) книгу Гумилева «Чужое небо» («сборник вышел во время отсутствия Н. Г. Первый экземпляр был послан Н. Гумилеву в Италию. НГ получил его во Флоренции» (Труды и дни. С. 219)). Экземпляр этот, снабженный надписью «Александру Александровичу Блоку с искренней дружественностью. Н. Гумилев», буквально испещрен блоковскими пометами (см.: Библиотека А. А. Блока. Описание. Кн. 1. Л., 1984. С. 254), так что «нейтрально» любезный тон Блока не должен обманывать: старший поэт тоже относился к будущему теоретику акмеизма пристрастно и настороженно — до начала их своеобразного «противостояния», ставшего одной из самых замечательных и глубоких страниц истории русской литературы XX века, оставалось менее года.
Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2571. Оп. 1. Ед. хр. 517). Публикуется впервые.
Ответом на это письмо стало письмо Гумилева от 28 августа 1912 г. (№ 117 наст. тома).
Дат.: до 28 августа 1912 г. — по дате ответа Гумилева.
Печ. по автографу (ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. № 503). Публикуется впервые.
Ответом на это письмо стало письмо Гумилева от 3 октября 1912 г. (№ 118 наст. тома).
...
Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 36). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.
Написано на бланке журнала «Аполлон». Ответом на это письмо явилось письмо Гумилева от 8 или 9 октября 1912 г. (№ 119 наст. тома).
...
Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 2571. Оп. 1. Ед. хр. 344). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.
О коллизии осени 1912 г. между Гумилевым и эгофутуристами, среди которых центральной фигурой был Игорь Северянин (Лотарев Игорь Васильевич, 1887–1941), казавшийся в то время некоторым критикам «бо́льшим акмеистом, чем сами акмеисты» (см.: Игнатов И. Литературные отголоски // Русские ведомости. 6 апреля 1913 (№ 80)) — см. комментарий к № 55 в т. VII наст. изд. Иронический рассказ другого участника этих событий — Г. В. Иванова — мы находим в воспоминаниях И. В. Одоевцевой: «Я во что бы то ни стало хотел, чтобы и Северянин стал членом Цеха. И даже уговорил Гумилева позволить мне привести Северянина на заседание Цеха и баллотироваться. <...> По дороге в Цех Северянин, свежевыбритый, напудренный, тщательно причесанный, в лучшем своем костюме и новом галстуке, сильно волновался и все повторял, что едет в Цех только для того, чтобы увидеть эту бездарь in corpore и показать им себя — настоящего гения.
Гумилев, синдик Цеха поэтов, принял его со свойственным ему высокомерием и важной снисходительностью и слушал его стихи холодно и строго. Северянин начал читать их преувеличенно распевно, но под холодным, строгим взглядом Гумилева все больше терял самоуверенность. И вдруг Гумилев оживился:
— Как? Как? Повторите!
Северянин повторил:
— А где, скажите, вы такой удивительный соус ели?
Северянин совершенно растерялся и покраснел:
— В буфете Царскосельского вокзала.
— Неужели? А мы там часто под утро, возвращаясь домой в Царское, едим яичницу из обрезков — коронное их блюдо. Я и не предполагал, что там готовят такие гастрономические изыски. Завтра же закажу ваш соус! Ну прочтите еще что-нибудь!