Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Эта неопредленность основной точки зрнія, или, лучше сказать, это отсутствіе логическаго вывода перваго основанія, есть между прочимъ главный недостатокъ книги, о которой мы говоримъ, — недостатокъ, который впрочемъ можетъ быть почтенъ за достоинство ото всхъ тхъ читателей, которые принимаютъ философію по ея результатамъ. Кром того, книга эта иметъ многія замчательныя качества: языкъ чистый, отчетливый, не лишенный иногда новыхъ счастливыхъ выраженій. — Но мысли, взятыя въ частности, представлены, какъ удобомыслимыя, а не какъ логически неизбжныя.

Мы особенно напираемъ на этотъ недостатокъ потому, что желали бы видть въ литератур нашей, преимущественно предъ всми другими философскими сочиненіями, именно это наукообразное развитіе самаго основанія раціональнаго умозрнія; ибо думаемъ, что въ обращеніи мысли къ своему основанію есть единственная возможность ея успха. Успхъ этотъ кажется намъ тмъ легче въ настоящее время, что состояніе современной науки мышленія давно уже приняло новый характеръ въ Германіи, между тмъ какъ мы продолжаемъ еще возиться съ тми же вопросами.

Лука да Марья, народная повсть. Соч. . Глинки.

Особенность этой маленькой книжки, писанной для народа, заключается въ мастерскомъ язык, которымъ она писана, въ нравственной цли, къ которой она стремится, и въ добромъ дл, для котораго предназначена вырученная ея продажею сумма. Но, по нашему мннію, средство, избранное авторомъ для совершенія этого добраго дла: написать книгу для народа, — есть уже само по себ не только дло доброе, но еще изъ самыхъ благодтельныхъ, какія только могутъ представиться человку съ сострадательнымъ сердцемъ. Ибо народъ нашъ нуждается въ здоровой умственной пищ; за неимніемъ ея, при новой, безпрестанно боле распространяющейся грамотности, можетъ онъ обратиться къ самой вредной, самой пустой, самой невжественной литератур, — и, по несчастію, уже начинаетъ обращаться къ ней. Послдствія отъ такого искаженія народныхъ мнній могутъ быть самыя несчастныя, если сильно и скоро не поспшатъ предупредить это зло писатели съ дарованіемъ, любящіе отечество и его будущую судьбу, пишущіе не по заказу, но по внутренней необходимости, и знающіе народъ нашъ не по слухамъ, но изъ дйствительныхъ жизненныхъ отношеній.

Къ числу такихъ почтенныхъ писателей, безъ всякаго сомннія, могъ бы принадлежать авторъ разбираемой нами брошюрки, если бы захотлъ посвятить себя этой прекрасной цли. Извстность въ другой сфер словесности давно имъ уже пріобртена и упрочена. Новая дятельность для полуграмотнаго народа, конечно, не прибавитъ ничего къ его литературному имени, не доставитъ никакихъ возмездій житейскихъ, ни славы, ни почестей, ни выгодъ, ни, можетъ быть, даже видимыхъ знаковъ благодарности, отъ тхъ, для чьей пользы онъ будетъ работать. Но самая безвозмездность труда иметъ свою прелесть для нкоторыхъ людей благородныхъ, которая составляетъ ихъ исключительную собственность и служитъ, можетъ быть, единственнымъ знакомь ихъ отличія отъ другихъ.

Между тмъ, начавъ уже говорить мнніе наше объ этомъ важномъ предмет, по случаю новой книжки для народа, мы почитаемъ себя обязанными договорить его откровенно, и потому скажемъ въ дополненіе нашихъ словъ, что характеръ литературы народной, какъ намъ кажется, требуетъ еще другихъ важнйшихъ качествъ, кром тхъ, какія мы замтили въ этой книжк.

Дло чтенія для народа сопряжено съ нкоторымъ трудомъ. Нравственная мысль имъ уважается; но если она уже и прежде была извстна ему, то не составляетъ новой причины для чтенія. Простота несложнаго разсказа также не причина къ предпринятію этого труда. Наконецъ, народность языка, столь трудно достигаемая литераторами, для самого народа есть дло обыкновенное и не поражаетъ его такъ, какъ насъ.

Т не совсмъ правы, я думаю, которые смотрятъ на нашъ народъ, какъ на ребенка, еще ничего несмыслящаго и требующаго дтскихъ игрушекъ, поверхностныхъ наставленій, полушуточнаго языка и легкихъ размышленій о предметахъ самыхъ обыкновенныхъ.

Правда, народъ читаетъ иногда сказки; но не для того, чтобы учиться, а только для того, чтобы смяться, или занять свою фантазію чудными невозможностями. Но въ нешуточныхъ мысляхъ своихъ обращаетъ онъ интересъ ума уже не къ частнымъ элементарнымъ истинамъ, не къ азбучнымъ понятіямъ нравственности; но, что покажется, можете быть, невроятнымъ для многихъ, онъ прямо приступаетъ къ самымъ высшимъ, самымъ отвлеченнымъ вопросамъ любомудрія; ищетъ постигнуть ихъ внутреннюю связь и вншнія отношенія къ жизни, не ограничивая любопытства своего интересомъ корысти, или примняемостію мысли къ житейскимъ пользамъ.