Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ

„Любезный другъ Погодинъ, къ намъ, въ деревню, доходятъ новости поздно, однакожъ отъ этого онѣ мало теряютъ своей живости. Въ послѣднемъ № Московскихъ Вѣдомостей я прочелъ рѣчь, которую ты говорилъ Хрулеву, и прочелъ съ такимъ удовольствіемъ, какого давно не испытывалъ отъ печатнаго. Тебѣ Богъ вложилъ огонь въ слово. Видно ты въ самомъ дѣлѣ скипѣлся душою съ жизнію нашего отечества, что при каждомъ явленіи этой жизни, при страданіи ея, при радости, у тебя вырывается изъ сердца настоящій звукъ. Твои голоса, т. е. не печатанные, — возбуждаютъ почти общее сочувствіе. Разумѣется не всѣ, но большая часть. Въ рѣчи Хрулеву меня особенно поразила и обрадовала мысль о томъ, что Европа не догадывается, сколько добра извлечетъ Россія изъ того зла, которое она думаетъ ей нанесть. Я думалъ, что я одинъ утѣшаю себя этою мыслію, и хотѣлъ бы обнять тебя, видя, что ты говоришь, что я думаю. Твоя увѣренность укрѣпляетъ мою. Да, любезный другъ, эти страданья очистительныя; эта болѣзнь къ здоровью. Мы бы загнили и задохлись безъ этого потрясенія до самыхъ костей. Россія мучается, но это муки рожденія. Тотъ не знаетъ Россіи и не думаетъ о ней въ глубинѣ сердца, кто не видитъ и не чувствуетъ, что изъ нея рождается что-то великое, не бывалое въ мірѣ. — Общественный духъ начинаетъ пробуждаться. Ложь и неправда, главныя наши язвы, начинаютъ обнаруживаться. Ужасно, невыразимо тяжело это время; но какою цѣною нельзя купить того блаженства, чтобы Русскій православный духъ, — духъ истинной Христіанской вѣры, — воплотился въ Русскую общественную и семейную жизнь! А возможность этого потому только невѣроятна, что слишкомъ прекрасна.

„Впрочемъ, въ стремленіи къ Русскому народному духу, есть возможность недоразумѣнія, которое, къ сожалѣнію, часто встрѣчается, и многое путаетъ.

„Подъ Русскимъ духомъ разумѣютъ не одушевленіе общечеловѣческаго ума духомъ православнаго, истиннаго христіанства, — но только отрицаніе ума западнаго. Подъ народнымъ разумѣютъ не цѣлостный составъ государства, но одно простонародное, — смѣшанный отпечатокъ полуизглаженныхъ прежнихъ общественныхъ формъ, давно изломанныхъ, и слѣдовательно уже не возстановимыхъ. Духъ живитъ,—но улетаетъ, когда имъ хотятъ наполнить разбитыя формы.

Очень бы ты обязалъ меня, если бы нашелъ минуту подѣлиться тѣми мыслями, которыя теперь тебя занимаютъ. Не написалъ ли ты чего новаго послѣ моего отъѣзда изъ Москвы? Если бы прислалъ мнѣ прочесть, то тетрадь твоя возвратилась бы скоро; а благодарность моя осталась бы невозвратною.—

Твой И. Кирѣевскій.

Въ 1856-мъ году, послѣ великой грозы на Руси, повѣяло новой жизнью; Русской умъ почувствовалъ просторъ и уста заговорили гласно. Въ Москвѣ основался новый журналъ: „Русская Бесѣда” подъ редакціей Кошелева, съ участіемъ всѣхъ друзей и единомышленниковъ Кирѣевскаго. — И дружеское отношеніе къ издателю, и желаніе участвовать въ предпріятіи, начатомъ съ безкорыстною цѣлью добра, и наконецъ возможность вполнѣ высказаться безъ боязни, что слова его будутъ перетолкованы, — все это заставило Кирѣевскаго немедленно приняться за работу. Въ Февралѣ онъ прислалъ въ Москву свою первую статью: „О возможности и необходимости новыхъ началъ для философіи”. — По неисповѣдимой судьбѣ, статья эта, долженствовавшая быть началомъ большаго труда, была его послѣднею статьею.

Въ концѣ великаго поста, Кирѣевскій поѣхалъ въ Петербургъ, чтобъ видѣть экзаменъ сына, кончившаго курсъ въ Лицеѣ. Онъ пробылъ въ Москвѣ нѣсколько дней; остановился въ домѣ у матери и повидался здѣсь въ послѣдній разъ съ братьями и друзьями. 10-го Іюня онъ занемогъ холерою, быстро и съ страшною силою развившейся, и скончался 11-го Іюня на рукахъ сына и двухъ друзей его молодости, графа Комаровскаго и Алексѣя Влад. Веневитинова. Тѣло его было перевезено въ Оптину пустынь и положено близъ соборной церкви[18].

Въ „Русской Бесѣдѣ” было напечатано нѣсколько страницъ, написанныхъ въ это время Алек. Ст. Хомяковымъ. Приведемъ въ заключеніе нѣсколько словъ оттуда:

„Конечно, немногіе еще оцѣнятъ вполнѣ И. В. Кирѣевскаго, но придетъ время, когда наука, очищенная строгимъ анализомъ и просвѣтленная вѣрою, оцѣнитъ его достоинство и опредѣлитъ не только его мѣсто въ поворотномъ движеніи Русскаго просвѣщенія, но еще и заслугу его передъ жизнію и мыслію человѣческою вообще. Выводы, имъ добытые, сдѣлавшись общимъ достояніемъ, будутъ всѣмъ извѣстны; но его немногія статьи останутся всегда предметомъ изученія, по послѣдовательности мысли, постоянно требовавшей отъ себя строгаго отчета, по характеру теплой любви къ истинѣ и людямъ, которая вездѣ въ нихъ просвѣчиваетъ, по вѣрному чувству изящнаго, по благоговѣйной признательности его къ своимъ наставникамъ, — предшественникамъ въ путяхъ науки, — даже тогда, когда онъ принужденъ ихъ осуждать, и особенно по какому-то глубокому сочувствію невысказаннымъ требованіямъ всего человѣчества, алчущаго живой и животворящей правды”.

(Н. А. Елагинъ.)

22-го Марта

1861 г.

ПЕРВЫЙ ОТДѢЛЪ

Девятнадцатый вѣкъ. (1832).