Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ

Россія не блестѣла ни художествами, ни учеными изобрѣтеніями, не имѣя времени развиться въ этомъ отношеніи самобытно, и не принимая чужаго развитія, основаннаго на ложномъ взглядѣ и потому враждебнаго ея христіанскому духу. Но за то въ ней хранилось первое условіе развитія правильнаго, требующаго только времени и благопріятныхъ обстоятельствъ; въ ней собиралось и жило то устроительное начало знанія, та философія христіанства, которая одна можетъ дать правильное основаніе наукамъ. Всѣ Святые Отцы Греческіе, не исключая самыхъ глубокихъ писателей, были переведены и читаны, и переписываемы, и изучаемы въ тишинѣ нашихъ монастырей, этихъ святыхъ зародышей несбывшихся университетовъ. Исаакъ Сиринъ, глубокомысленнѣйшее изъ всѣхъ философскихъ писаній, до сихъ поръ еще находится въ спискахъ 12 и 13 вѣка. И эти монастыри были въ живомъ, безпрестанномъ соприкосновеніи съ народомъ. Какое просвѣщеніе въ нашемъ подломъ классѣ не въ правѣ мы заключить изъ этого одного факта! Но это просвѣщеніе не блестящее, но глубокое; не роскошное, не матеріальное, имѣющее цѣлью удобства наружной жизни, но внутреннее, духовное; это устройство общественное, безъ самовластія и рабства, безъ благородныхъ и подлыхъ; эти обычаи вѣковые, безъ писанныхъ кодексовъ, исходящіе изъ Церкви и крѣпкіе согласіемъ нравовъ съ ученіемъ вѣры; эти святые монастыри, разсадники христіанскаго устройства, духовное сердце Россіи, въ которыхъ хранились всѣ условія будущаго самобытнаго просвѣщенія; эти отшельники, изъ роскошной жизни уходившіе въ лѣса, въ недоступныхъ ущельяхъ изучавшіе писанія глубочайшихъ мудрецовъ христіанской Греціи, и выходившіе оттуда учить народъ, ихъ понимавшій; эти образованные сельскіе приговоры; эти городскія вѣча; это раздолье Русской жизни, которое сохранилось въ пѣсняхъ — куда все это дѣлось? Какъ могло это уничтожиться, не принесши плода? Какъ могло оно уступить насилію чужаго элемента? Какъ возможенъ былъ Петръ, разрушитель Русскаго и вводитель Нѣмецкаго? Если же разрушеніе началось прежде Петра, то какъ могло Московское Княжество, соединивши Россію, задавить ее? Отъ чего соединеніе различныхъ частей въ одно цѣлое произошло не другимъ образомъ? Отъ чего при этомъ случаѣ должно было торжествовать иностранное, а не Русское начало?

Одинъ фактъ въ нашей исторіи объясняетъ намъ причину такого несчастнаго переворота; этотъ фактъ есть Стоглавый Соборъ. Какъ скоро ересь явилась въ Церкви, такъ раздоръ духа долженъ былъ отразиться и въ жизни. Явились партіи, болѣе или менѣе уклоняющіяся отъ истины. Партія нововводительная одолѣла партію старины, именно потому, что старина разорвана была разномысліемъ. Оттуда, при разрушеніи связи духовной, внутренней, явилась необходимость связи вещественной, формальной, оттуда мѣстничество, опричина, рабство и т. п. Оттуда искаженіе книгъ по заблужденію и невѣжеству, и исправленіе ихъ по частному разумѣнію и произвольной критикѣ. Оттуда передъ Петромъ правительство въ разномысліи съ большинствомъ народа, отвергаемаго подъ названіемъ раскольниковъ. Отъ того Петръ, какъ начальникъ партіи въ государствѣ, образуетъ общество въ обществѣ, и все что за тѣмъ слѣдуетъ.

Какой же результатъ всего сказаннаго? Желать ли намъ возвратить прошедшее Россіи, и можно ли возвратить его? Если правда, что самая особенность Русскаго быта заключалась въ его живомъ исхожденіи изъ чистаго христіанства, и что форма этого быта упала вмѣстѣ съ ослабленіемъ духа; то теперь эта мертвая форма не имѣла бы рѣшительно никакой важности. Возвращать ее насильственно было бы смѣшно, когда бы не было вредно. Но истреблять оставшіяся формы можетъ только тотъ, кто не вѣритъ, что когда-нибудь Россія возвратится къ тому живительному духу, которымъ дышетъ ея Церковь.

Желать теперь остается намъ только одного: чтобы какой-нибудь Французъ понялъ оригинальность ученія христіанскаго, какъ оно заключается въ нашей Церкви, и написалъ объ этомъ статью въ журналѣ; чтобы Нѣмецъ, повѣривши ему, изучилъ нашу Церковь поглубже и сталъ бы доказывать на лекціяхъ, что въ ней совсѣмъ неожиданно открывается именно то, чего теперь требуетъ просвѣщеніе Европы. Тогда, безъ сомнѣнія, мы повѣрили бы Французу и Нѣмцу, и сами узнали бы то, что имѣемъ.

Обозрѣніе современнаго состоянія литературы. (1845).

I.

Было время, когда, говоря: словесность, разумѣли обыкновенно изящную литературу; въ наше время изящная литература составляетъ только незначительную часть словесности. Потому мы должны предупредить читателей, что, желая представить современное состояніе литературы въ Европѣ, мы по неволѣ должны будемъ обращать болѣе вниманія на произведенія философскія, историческія, филологическія, политико-экономическія, богословскія, и т. п., чѣмъ собственно на произведенія изящныя.