Полное собрание стихотворений

Стремительной госпожой.

И косы свои, пожалуй,

Ты будешь носить, как шлем,

Ты будешь царицей бала —

И всех молодых поэм.

И многих пронзит, царица,

Насмешливый твой клинок,

И все, что мне — только снится,

Ты будешь иметь у ног.

Все будет тебе покорно,

И все при тебе — тихи.

Ты будешь, как я — бесспорно —

И лучше писать стихи…

Но будешь ли ты — кто знает —

Смертельно виски сжимать,

Как их вот сейчас сжимает

Твоя молодая мать.

5 июня 1914

2. «Да, я тебя уже ревную…»

Да, я тебя уже ревную,

Такою ревностью, такой!

Да, я тебя уже волную

Своей тоской.

Моя несчастная природа

В тебе до ужаса ясна:

В твои без месяца два года —

Ты так грустна.

Все куклы мира; все лошадки

Ты без раздумия отдашь —

За листик из моей тетрадки

И карандаш.

Ты с няньками в какой-то ссоре —

Все делать хочется самой.

И вдруг отчаянье, что «море

Ушло домой».

Не передашь тебя — как гордо

Я о тебе ни повествуй! —

Когда ты просишь: «Мама, морду

Мне поцелуй».

Ты знаешь, все во мне смеется,

Когда кому-нибудь опять

Никак тебя не удается

Поцеловать.

Я — змей, похитивший царевну, —

Дракон! — Всем женихам — жених! —

О свет очей моих! — О ревность

Ночей моих!

6 июня 1914

П. Э

1. «День августовский тихо таял…»

День августовский тихо таял

В вечерней золотой пыли.

Неслись звенящие трамваи,

И люди шли.

Рассеянно, как бы без цели,

Я тихим переулком шла.

И — помнится — тихонько пели

Колокола.

Воображая Вашу позу,

Я все решала по пути:

Не надо — или надо — розу

Вам принести.

И все приготовляла фразу,

Увы, забытую потом. —

И вдруг — совсем нежданно! — сразу! —

Тот самый дом.

Многоэтажный, с видом скуки…

Считаю окна, вот подъезд.

Невольным жестом ищут руки

На шее — крест.

Считаю серые ступени,

Меня ведущие к огню.

Нет времени для размышлений.

Уже звоню.

Я помню точно рокот грома

И две руки свои, как лед.

Я называю Вас. — Он дома,

Сейчас придет.

«Пусть с юностью уносят годы…»

Пусть с юностью уносят годы

Все незабвенное с собой. —

Я буду помнить все разводы

Цветных обой.

И бисеринки абажура,

И шум каких-то голосов,

И эти виды Порт-Артура,

И стук часов.

Миг, длительный по крайней мере —

Как час. Но вот шаги вдали.

Скрип раскрывающейся двери —

И Вы вошли.

«И было сразу обаянье…»

И было сразу обаянье.

Склонился, королевски-прост. —

И было страшное сиянье

Двух темных звезд.

И их, огромные, прищуря,

Вы не узнали, нежный лик,

Какая здесь играла буря —

Еще за миг.

Я героически боролась.

— Мы с Вами даже ели суп! —

Я помню заглушенный голос

И очерк губ.

И волосы, пушистей меха,

И — самое родное в Вас! —

Прелестные морщинки смеха

У длинных глаз.

Я помню — Вы уже забыли —

Вы — там сидели, я — вот тут.

Каких мне стоило усилий,

Каких минут —

Сидеть, пуская кольца дыма,

И полный соблюдать покой…

Мне было прямо нестерпимо

Сидеть такой.

Вы эту помните беседу

Про климат и про букву ять.

Такому странному обеду

Уж не бывать.

В пол-оборота, в полумраке

Смеюсь, сама не ожидав:

«Глаза породистой собаки,

— Прощайте, граф».

«Потерянно, совсем без цели…»

Потерянно, совсем без цели,

Я темным переулком шла.

И, кажется, уже не пели —

Колокола.

17 июня 1914

2. «Прибой курчавился у скал…»

Прибой курчавился у скал, —

Протяжен, пенен, пышен, звонок…

Мне Вашу дачу указал —

Ребенок.

Невольно замедляя шаг

— Идти смелей как бы не вправе —

Я шла, прислушиваясь, как

Скрежещет гравий.

Скрип проезжающей арбы

Без паруса. — Сквозь плющ зеленый

Блеснули белые столбы

Балкона.

Была такая тишина,

Как только в полдень и в июле.

Я помню: Вы лежали на

Плетеном стуле.

Ах, не оценят — мир так груб! —

Пленительную Вашу позу.

Я помню: Вы у самых губ

Держали розу.

Не подымая головы,

И тем подчеркивая скуку —

О, этот жест, которым Вы

Мне дали руку.

Великолепные глаза

Кто скажет — отчего — прищуря,

Вы знали — кто сейчас гроза

В моей лазури.

От солнца или от жары —

Весь сад казался мне янтарен,

Татарин продавал чадры,

Ушел татарин…

Ваш рот, надменен и влекущ,

Был сжат — и было все понятно.

И солнце сквозь тяжелый плющ

Бросало пятна.

Все помню: на краю шэз-лонг

Соломенную Вашу шляпу,

Пронзительно звенящий гонг,

И запах

Тяжелых, переспелых роз

И складки в парусинных шторах,

Беседу наших папирос

И шорох,

С которым Вы, властитель дум,

На розу стряхивали пепел.

— Безукоризненный костюм

Был светел.

28 июня 1914

3. Его дочке

С ласточками прилетела

Ты в один и тот же час,

Радость маленького тела,

Новых глаз.

В марте месяце родиться

— Господи, внемли хвале! —

Это значит быть как птица

На земле.

Ласточки ныряют в небе,

В доме все пошло вверх дном:

Детский лепет, птичий щебет

За окном.

Дни ноябрьские кратки,

Долги ночи ноября.

Сизокрылые касатки —

За моря!

Давит маленькую грудку

Стужа северной земли.

Это ласточки малютку

Унесли.

Жалобный недвижим венчик,

Нежных век недвижен край.

Спи, дитя. Спи, Божий птенчик.

Баю-бай.

12 июля 1914

4. «Война, война! — Кажденья у киотов…»

Война, война! — Кажденья у киотов

И стрекот шпор.

Но нету дела мне до царских счетов,

Народных ссор.

На, кажется, — надтреснутом — канате

Я — маленький плясун.

Я тень от чьей-то тени. Я лунатик