Полное собрание стихотворений

Потребны ли чины, богатство и порода,
Чтоб отличить себя от низкого народа?
Мне кажется, благородство не в титлах состоит,
А истинный его в достоинствах вид.
Нередко подлеца находим под звездой,
А благородный дух в одежде лишь простой.

Богатство и знатность чаще всего развращают человека — таков вывод сатирика.

Хемницер отвергает ту социальную механику, которая дает все блага в руки знатных и богатых: «И быть других рабов рабами заставляет».

Правители земель хитростию превзошли
И способ, как людей уловлять, нашли.
Издревле ценными дарами награждали,
Потом уж лентами людей прельщать уж стали.

Хемницер продолжает многие мотивы и принципы сатир Сумарокова, но он демократичнее последнего. Как и в баснях, в сатирах Хемницер прежде всего нападает на знатных и богатых, на привилегированные дворянско-бюрократические верхи.

Наряду с сатирами и баснями заметное место в творческом наследии Хемницера занимают эпиграммы.[1] По большей части они имеют литературно-полемический характер, способствуя тем самым уяснению литературных позиций Хемницера. Таковы эпиграммы на А. С. Хвостова, в которых этот малоизвестный литератор неоднократно зло высмеивается за ограниченность своих литературных взглядов. Хвостов являлся правоверным сторонником классицизма и выступал против «новшеств» поэтов державинского кружка, в том числе и против Хемницера. В особенности интересна и важна для понимания литературных взглядов Хемницера одна из эпиграмм, в которой он нападает на Хвостова за недооценку фонвизинского «Послания к слугам моим» — одного из наиболее смелых образцов сатиры конца XVIII века.

Обращение Хемницера к сатирическим жанрам (сатирическим одам, посланиям, эпиграммам) способствовало и его работе как баснописца. Уже в сатирах определились основные объекты его будущих басен, наметились характерные особенности их языка и стиля.

3

В историю русской литературы Хемницер вошел прежде всего как баснописец, как непосредственный предшественник Крылова. В создании русской басни ему принадлежит видная и почетная роль.

Журнал «Сын отечества» в начале XIX века на первое место и перечне лучших русских баснописцев помещает Хемницера: «Русская поэзия весьма богата сочинениями басен или притчей: Хемницер, Дмитриев, Крылов и многие другие смело могут стать наряду с лучшими баснописцами других земель».[1] Популярность басен Хемницера в первой половине ХIХ века была настолько велика, что даже слава Крылова не заслонила их в глазах читателей этой пиры. В развитии русской басни Хемницер явился своего рода переходным звеном от «притч» Сумарокова с их натуралистически-гротескными приемами — к басням Крылова, знаменовавшим победу реалистического начала в басенном жанре.

«В баснях Хемницер с особенной полнотой выразил свои взгляды, свои общественные и философские принципы и достиг наибольшего художественного совершенства. В них он выступает прежде всего как просветитель, как последователь энциклопедистов» и материалистов XVIII века, обличая и высмеивая пороки и недостатки, порожденные политической и экономической отсталостью России господством депостнически-феодальных отношений

«Мыслящий ум был признан единственным мерилом всех вещей,— писал о просветителях XVIII века Ф. Энгельс.— ...Все существовавшие дотоле государственные и общественные порядки, все унаследованные от прошлого воззрения были отвергнуты как неразумные и свалены в одну кучу. Мир в течение прошедших веков руководился нелепыми предрассудками; лишь теперь его озарил яркий свет разума, и все прошлое заслуживало лишь сострадания и презрения».[2] Хемницер, однако, не заходил так далеко в своих сомнениях по поводу существующих порядков. Но неразумность феодально-крепостнического, деспотического строя была ясна и для него.

Политические взгляды Хемницера, его мировоззрение в основном сложились в русле просветительской идеологии. Восставая против несправедливости социального уклада, отвергая деспотический произвол самодержавной власти, критикуя пороки и недостатки современного общества, Хемницер видел выход из всех зол в просвещении и моральном перевоспитании, сохранял веру в просвещенный абсолютизм.