Благословенна простотаВ прикосновеньи, взгляде, слове,И новая, как вечно вновеУзор прибоя, вязь листа.Но что мне делать, если мнеСозвездий полыхает пламяИ ангел жгучими словамиСо мною говорит во сне?Как уловить в земной кристаллСверканье истины нездешней,Как заточить в земные песниНебесной мудрости хорал?И я кидаю в мусор словНеназываемые кладыИ говорю не то, что надо,И вовсе замолчать готов…Прости меня! Я виноватМоим бессвязным бормотаньем(Невыполненным обещаньем!)Перед тобой, мой нищий брат!Ты просишь хлеба и воды,А я дарю тебе сапфиры,Алмазы, перлы - сгусток мира,Мои ненужные труды!И ты проходишь, оскорбленМоим бессмысленным богатством,И обличаешь со злорадствомЕго косноязычный звон!Так рядом мы живем, враги,Которые могли быть - братья,И одиночества проклятьемЗаклеймлены мои шаги.Но в горестной моей судьбеУтешься все-таки сознаньем,Что мне, в моем великом званьи,Порой больнее, чем тебе!1946
498. Муза
Для иных она была вакханкой[1],Для других - наложницей в бреду[2],А один - больною обезьянкой,Злясь, водил ее на поводу[3].И свиданья наши вспоминая,Все, что ты взяла и что дала, - Я решить хотел бы, кем, родная,Для меня ты все-таки была…Только не богиней! Слишком простоРядом мы играли и росли,Слишком дружно на лужайке пестройСолнечную юность провели!И не обезьянкой, потому чтоНикогда я по чужим дворамНе ходил, и буду нищим лучше, Но твоей гримаски не продам!И когда я напоследок все жеДля тебя название найду,То была ты - яблонькой пригожейВ незатейливом моем саду!Ты весной в мое окно глядела,Пчел поила, кружево плела,На мои тетради ворох целыйЛепестков душистых намела.А потом надолго задержалаТайной вязи дремлющую нить,Чтобы осенью моей усталой,Сладкое под кожицею алой,Яблочко мне в руку уронить.И теперь, когда, ноябрь встречая,От тебя я ничего не жду, - Я тебя в рогожу спеленаю,Землю заступом перекопаю,Обниму покрепче - и уйду.И, прощаясь навсегда с тобою,Лишь одно желанье затаю:Чтоб с другим ты будущей весноюПовторила с той же чистотою - Но еще щедрее! - жизнь свою.Ноябрь 1946 Surrberg