Как мы, напрягши ум, наморщивши чело,
Со всеусердием всё оды пишем, пишем,
А ни себе, ни им похвал нигде не слышим!
«Лет двадцать», то есть закат оды относится к середине 70-х годов. Несомненно, эта хронология связана с новаторской деятельностью Державина. При этом Дмитриев не отрицает правомерности существования оды в свое время. Ссылкой на классический пример Горация Дмитриев указывает положительные черты этого жанра: краткость («Листочек, много три, а любо, как читаешь»), искренность (читая их, «как будто сам летаешь»), творческое вдохновение, а не ремесленный труд (поэты «писали их резвясь, а не четыре дни»). Но самое главное достоинство старой оды — это то, что она писалась поэтами независимыми. Цели оды — старой и новой — различны («Гораций, например, восторгом грудь питая, Чего желал? О! он — он брал не с высока: в веках бессмертия, а в Риме лишь венка из лавров иль из мирт, чтоб Делия сказала: «Он славен, чрез него и я бессмертна стала!»). Вырождение современной оды обусловлено утратой поэтами независимости. Оды стали писаться по заказу, в них прославляют за деньги добродетели знатного заказчика («А наших многих цель — награда перстеньком, нередко сто рублей иль дружество с князьком»).
Правила нормативной поэтики классицизма подавляли индивидуальность поэта, сковывали его творческое воображение, обрекали на эпигонство. В одах на победу читатель находил: «подробности сраженья», «где было, как, когда, — короче я скажу: В стихах реляция!». Оды торжественные (посвященные монархам) также уныло однообразны: «тут найдешь то, чего нехитрому уму не выдумать и ввек:
Примеры Дмитриева вряд ли имели в виду какого-либо одного поэта — они отражали практику современных одописцев. Но в концентрированном виде подобные образы и рифмы встречались наиболее часто у крупного и активно работавшего поэта эпохи заката оды — В. Петрова. Он писал предлинные оды («в двести строф») на победы над турками и торжественные, в честь Екатерины, Орлова, Потемкина, писал во имя «перстеньков» и «дружбы с князьком». Дмитриевский пример: «Зари багряны персты, и райский крин, и Феб, и небеса отверсты» — открыто указывает на Петрова. И «Феб», и «райский крин», и особенно рифма «персты — отверсты» — десятки раз с удручающей настойчивостью повторялись им почти в каждой оде, Ломоносов впервые употребил образ «заря рукой багряной». Петров, руку заменив перстами, написал в оде «На взятие Ясс» (1769):
Что вечный храм судьбы отверст,
То тамо пишет божий перст.
В оде «На прибытие графа А. Г. Орлова» в 1771 году повторил: «Дерзай и направляй свои к победам персты: тебе врата отверсты». В 1776 году в «Оде на новое учреждение для управления губерний» снова та же рифма:
Все книги пред тобой отверсты
. . . . . . . .
Твой ум, и очеса, и персты.
«Чужой толк» — произведение зрелого поэта. Это не только сатира, но в какой-то мере эстетическая программа Дмитриева: высмеивая эпигонов, он не отвергает сам жанр оды. Ода, обновленная Державиным, начала новую жизнь. При этом дело было не только в понимании сделанного Державиным — Дмитриев приходил к убеждению, что невозможно ограничиться раскрытием человека только со стороны «сердца». Идеал человека в сентиментализме страдал односторонностью. Как мы видели, и у самого Дмитриева человек, изображаемый в изоляции от общей жизни народа и государства, оказывался полностью погруженным в сферу чувства и круг интимных забот и переживаний. Ода, по сложившейся традиции, говорила о высоких, общественных, патриотических интересах, о важных для государства событиях, об ответственности и долге человека перед обществом. Опыт Державина свидетельствовал, что именно обновленная ода могла помочь поэтам вывести человека из эгоистической сферы частных интересов.
Вот почему в том же 1794 году, когда создавалась сатира «Чужой толк», Дмитриев попробовал свои силы в совершенно новом для него жанре, написав «Глас патриота на взятие Варшавы», «Ермак», «К Волге». Эти важные в наследии Дмитриева произведения были написаны вдали от Петербурга, во время годичного пребывания поэта в Сызрани. Свобода от службы, ясное понимание своих задач как поэта определили успех новой работы Дмитриева. Он сам признавал, что «1794 год был моим лучшим пиитическим годом».