Полное собрание творений

Ибо приходили многие из разных мест, не пожелав узнать устав, которому мы следуем. И поскольку я их не принял, они соблазнились. Да и все соседи здесь настроены против меня, потому что я им не открываю. Хотя я закрываю дверь не для того, чтобы соблазнились отцы. Но, потрудившись столько лет, я увидел, что не получаю пользы от этих агап[123], а только душу свою разрушаю без пользы. По этой причине закрылся я для всех раз и навсегда и успокоился. Теперь не открываю никому. Нет у меня даже комнаты лишней для гостя. А если кто-нибудь придет издалека, то должен он прийти в то время, когда трудятся отцы, утром. И если есть необходимость, он останавливается в комнате моего священника. Ибо во все субботы, воскресенья и праздники у нас бывает литургия. Приходит наш священник и служит у нас, и мы причащаемся.

Так вот, я это сказал, чтобы не было соблазна. Я стараюсь для Бога, а повеления угождать людям мне не давалось. Хотя бы меня оскорбляли, хотя бы бранили, хотя бы оклеветали, хотя бы мое имя опозорили, хотя бы все творение принялось говорить против меня.

Ведь я видел и многообразно испытал, что если благодать Божия не просветит человека, то от слов, сколько бы ты ни говорил, пользы не выйдет. На какое-то мгновение он к ним прислушивается, а уже в следующее снова возвращается, плененный, к своему. Однако если вместе со словом подействует благодать, то, при благом произволении человека, в тот же час происходит перемена. И с того часа чудесно изменяется его жизнь. Но случается это у тех, кто не ожесточил свой внутренний слух и совесть. А со слушающими и остающимися по непослушанию в своих злых пожеланиях, с такими хоть день и ночь говори, хоть [всю] мудрость отцов в их уши залей, хоть чудеса перед их глазами сотвори, хоть течение Нила на них обрати, они не получают ни капли пользы. Они хотят приходить, чтобы только поговорить, скоротать время, по причине уныния. Так вот, поэтому я и закрываю дверь, и от молитвы и безмолвия по крайней мере я сам получаю пользу. Потому что молитву обо всех Бог всегда слышит, тогда как от празднословия всегда отвращается, даже если кажется, что оно духовное. Ведь, согласно отцам, празднословие — это, главным образом, проводить свое время в словах, не исполняя своих слов на деле.

Итак, не слушайте, что говорят, если это говорят люди, [сами того] не испробовавшие.

Если же кто не испытал, тому необходимо испытать, и с опытом он узнает и найдет то, чего ему недостает. Опыт не покупается. Его каждый приобретает по мере своего труда и своей крови, которую он сам отдаст за это приобретение.

Поверьте, сестры мои, что труд в монашеском житии велик. Я не прекратил и не прекращаю день и ночь взывать, испрашивая милости Господней, и приближаюсь к отчаянию как ничего не делающий, как еще не положивший начала. Но, ежедневно полагая начало, оказываюсь лжецом и согрешающим. Вы же подражайте мудрым девам[124] и, бодрствуя, горестно взывайте, призывая Божественную милость. Ибо пришел для нас конец. Видимо, закончилось мирное [время]. Итак, и мы будем с умершими. Поэтому понуждайте себя.

Пока достаточно того, что мы сказали. В другом письме напишу вам снова, если сказанное принесет плод и вы проявите усердие. Сейчас печалюсь только о матери молодой монахини, о том, что она ропщет и злословит, как вы мне пишете. Многие матери потеряли, к сожалению, своих чад из- за ропота, ибо не посвятили их Христу от всей души. И хотя чада эти спасаются благодатью Христовой, их матери остаются далеко от них.

Но вы проявляйте терпение и не спорьте с тем, что они говорят. Время, благодатию Божией, это исцелит. И она со временем раскается. И будет печалиться о том, что сейчас говорит и делает. Но сейчас по отношению к ней нужна терпимость. Нужны любовь неподдельная и полное молчание. Что бы они ни говорили, ваши слова должны быть наперечет. И когда вы говорите, творите умную молитву, чтобы облекались ваши слова силою свыше.

А ты, благословенная Старица, всё срастворяй рассуждением и многим долготерпением.

Письмо 28-е

Получил я твое письмо, агница Иисуса моего, и, читая его, возрадовался душой. И сразу восстал вне себя от радости. И, преклонив колени, простер руки. И что тебе сказать? Язык вещал. Губы постоянно шептали. А ум непрестанно богословствовал. И глаза источали непрекращающиеся слезы.

«Благодарю Тебя, — говорил я, — сладкое дыхание, жизнь моей души, свет моего ума, утешение моего сердца, сладкий мой Иисусе. Благодарю Тебя, любовь моя сладчайшая, Иисусе вожделеннейший, что не презрел смиренных моих молений, но услышал мой глас и помиловал мое малое чадце».