Полное собрание творений

Ведь если Бог всё время рядом, зачем беспокоишься? В Нем мы живем и движемся[139]. Он нас носит в Своих объятиях. Богом дышим, Богом одеваемся, Бога осязаем, Бога вкушаем в Таинстве. Куда ни повернешься, куда ни посмотришь — везде Бог: на Небесах, на земле, в безднах, в деревьях, в камнях, в твоем уме, в твоем сердце. Так вот, разве Он не видит, как ты страдаешь, [не видит,] что ты мучаешься? Выскажи Ему свои жалобы — и увидишь утешение, увидишь исцеление, которое будет исцелять не только тело, но прежде всего страсти твоей души.

Ты мне пишешь, что пока ты еще причастен своему ветхому человеку. А я говорю тебе, что у тебя нет еще ни капли от Нового Адама. Ты весь — ветхий. И когда начнет в тебе образовываться Новый Адам, я сам, если буду жив, напишу тебе о том, какими способами образуется новый человек.

Письмо 31-е

Дочь Иисуса моего, чадце мое возлюбленное, желаю тебе всего доброго вместе с преподобнейшей игуменией и со всеми сестрами!

Получил я твое письмо, прочитал его и обрадовался тому, что ты здорова, но не тому, о чем ты пишешь.

Ревность, о которой ты пишешь, не от благодати. Не требует сейчас от тебя Бог такого исповедничества, о котором ты говоришь. Там, где ты живешь, твое дело сейчас тысячекратно выше. Ибо, если терпишь ежедневный подвиг, всякий раз, когда понуждаешь свою душу выдержать холодное слово, насмешку, обличение, ты становишься исповедницей. Каждый раз, когда проявляешь терпение, получаешь венец. И это вменяется тебе пред Богом в ежедневное мученичество.

И свидетель тому — твое письмо, которое я держу в руках. Всё то, о чем ты мне пишешь, — это козни лукавого: чтобы разрушились монастыри, чтобы не беспокоили они его!

Ну хорошо! Если бы спасение для нас было за оградой, в миру, то зачем мы всё это оставили? Зачем со страшными клятвами отреклись от этого, надевая святое монашеское одеяние? Прочитай обеты, которые ты дала тогда, и посмотри, согласны ли они с тем, что ты пишешь.

Не обещалась ли ты, дитя мое, что отрекаешься от мира и всего, что в мире? Не сказала ли, что отныне изглаживаешь своего прежнего человека, чтобы изгладил и человеколюбивый Бог твою прежнюю жизнь? Не сказала ли, когда тебя спрашивал священник, что «пребудешь в монастыре до последнего издыхания» ? Так где же сейчас те слова? Или, может быть, ум твой помутился от помыслов и ты не помнишь их и считаешь, что и Христос это забыл? Но каждое слово, которое ты сказала в тот час, ангелы записали, и за него взыщется в День Суда.

Итак, подражай этим святым душам вокруг тебя, которые носят иго Христово, терпя затвор в монастыре. Ведь плод [ты найдешь только] внутри себя.

Пчела приготавливает мед во тьме, так чтобы ее никто не видел. Если вытаскиваешь ее на свет, то губишь ее. Если поместишь ее в склянку, то она замазывает и затемняет ее. Вот пример для нашей монашеской жизни.

Ты не видишь, как преуспели игумения и остальные сестры? Посмотри и на меня, ничтожнейшего, который затворился в гробу и не хочет знать, живы ли другие и как они живут.

Вижу, что душа моя мертва, и стенаю над ней. Страдаю, беспокоясь о девяти душах, которые затрудняют мне путь, ибо несу ответственность [за них] и скорблю. Ведь остались в прошлом времена, дававшие силу и крепость монахам, у которых была благодать в избытке и пример перед глазами.

Однако у тебя есть там всё необходимое, чтобы стать хорошей. Достигни [меры сестер] и будь спокойна. Достигни [меры] их добродетели, и достаточно для тебя. А если захочешь их превзойти, то способ для этого — стать ничем. Ибо высота и восхождение — это опуститься до ничтожности, а не вспорхнуть, улететь, уйти из монастыря. Надо стать землей, чтобы по тебе ходили. Ибо из ничего ты стала землей. Вот откуда ты происходишь. Не забывай, откуда взята. Ты — глина. Не возносись. Ты — брение. Ты стоишь [только] того, чтобы тебя употребили на штукатурку для нужника. Не ненавидь, не ропщи, не злословь другую глину. Ибо все мы годимся только на штукатурку.

Если вынесешь эту истину, то благо тебе будет. Если бы ты знала это свое предназначение, то, будь монастырь даже змеями наполнен, ты говорила бы: «Лучше я буду съедена змеями, чем выйду за врата обители, где меня постригли. Матушка моя теперь — Богородица, а еще — благословенная Старица [игумения]. Братья и сестры — святые и сестры монастыря».

Монастырь — это земной рай. И вы все должны стать словесными цветами в воню благоухания духовного. Если понудите себя, то спасетесь навеки. Станете миром благоухающим, фимиамом благовонным. И что может быть драгоценнее и благоугоднее пред Святой Троицей?

Итак, дочь моя, для тебя мир уже умер, и ты [умерла] для мира. Не стремись стать соляным столпом, как жена Лотова, обернувшаяся назад[140]. Не измышляй извинений во грехах[141]. Иначе с тобой случится то, что случилось с монахами в монастыре Святого Сервия, как пишет святой Нил[142]. Не знаю, читали ли вы это. Но сейчас об этом писать не время.