Полное затмение

– В этой истории нет ничего стоящего, – продолжал король. – И что? Почему, черт возьми, Церковь возмутило маленькое чудо, которое в глазах всех подтвердило реальность Божьего суда? Церковь должна была бы радоваться и, напротив, бояться, как бы вся правда об инквизиторе не вышла наружу. Какое дело Клименту V до Артюса д’Отона, который никогда не вмешивался в политику, если не считать управления своим графством?

– У меня тоже возникли все эти вопросы.

Филипп наклонился к собаке и сказал ей почти веселым тоном:

– Видишь ли, моя бесстрашная, твой хозяин чует ловушку. Просто он пребывает в замешательстве, поскольку не знает, где именно она находится и какая именно дичь его ждет.

Белая собака с черными полосами на голове повиляла хвостом, не спуская глаз с человека, который стоя ждал решения своего повелителя.

Несколько секунд прошло в молчании. Филипп начал таким равнодушным тоном, что Ногаре понял – продолжение тяжелым грузом ляжет ему на сердце:

– Самые ясные заверения, говорите вы? Нам надо идти другим путем. Наш старый знакомый Цуккари немного поломается, но потом охотно согласится и станет нашим посредником.

– А если мы получим эти заверения, сир?

– Мсье д’Отон должен будет представить объяснения церковному суду. Оставьте меня, мой славный Ногаре. Мне надо подумать.

Мануарий Суарси-ан-Перш, август 1306 года

Аньес осмотрелась вокруг. Просторный двор был пустынным, если не считать двух молоссов, которые, облизываясь, побежали к ним, но, едва признав свою даму, резко остановились. Аньес позвала на помощь. В службах раздался какой-то неясный шум. Тяжелая дверь конюшни мгновенно распахнулась, словно была обыкновенной кожаной занавеской. На пороге появился взлохмаченный Жильбер Простодушный. Он радостно бросился к своей госпоже, восклицая:

– Наконец-то наша добрая фея вернулась! О Господи Иисусе, это чудо! – задыхаясь от счастья, бормотал титан, так и оставшийся неразумным ребенком.

Кобыла в яблоках ничуть не занервничала при его приближении. Она даже не зафыркала, когда Жильбер взял ее под уздцы. Аньес всегда восхищалась отношениями, которые, казалось, объединяли Жильбера с животными. Даже мстительный гусак, который обычно с громким шипением бросался на свои жертвы, без всякой провокации с их стороны, послушно следовал за ним. Что касается Мариоля, этого першерона, терроризировавшего всех батраков, загоняя их вглубь стойла, а затем лягая копытами или прижимая крупом к стенке, он с удивительно спокойным видом стоял, пока Жильбер менял сено.

– Мой славный Жильбер, помоги мне спешиться, я так устала, – ласково попросила Аньес, гладя взлохмаченную гриву. – Наша поездка была долгой. Я заночую в мануарии.

Жильбер поднял свою даму словно перышко, вынул из седла и с удивительной осторожностью поставил на землю.

– Позаботься о наших лошадях и попроси приготовить соломенную подстилку и горячий ужин для моей охраны, прошу тебя!

– Конечно, конечно, моя фея. Все будет сделано, как вы того пожелаете. Подойди сюда. Ты что, приклеился к седлу? Оторви задницу от седла и спускайся! – крикнул он церберу, следившему за графиней.

Мужчина, привыкший к более учтивым манерам людей графа д’Отона, удивился, но послушался. Аньес с трудом подавила улыбку.

Из кухни выбежала Аделина, вытирая руки о передник, ставший жестким от жира и грязи. Аньес подумала, что ей необходимо навести порядок. Угловатая девушка сделала реверанс, настолько неловко, что едва не упала.

– О… Господи Иисусе, а у меня ничего нет! О! Да! Жильбер набрал трюфелей, так что вам не придется долго ждать. Это постное блюдо,[38] но я могу, – с отчаянием в голосе сказала Аделина, – зарезать курицу.

– Не беспокойся, Аделина. Будет вполне достаточно супа и доброго ломтя хлеба. Я поднимусь в свою спальню. Я очень устала.

– Черт возьми… Я лучше сделаю, – заупрямилась служанка, которую Аньес назначила ответственной за кухню и трапезы. Конечно, это слишком громко звучало для такой фермы, как Суарси, но зато льстило бедной девушке, обделенной судьбой.

Аделина, кивнув в сторону жандарма, стала оправдываться, понизив голос:

– А потом в доме нашего господина будут говорить, что я не могу достойно встретить нашу даму. Ах, как же мне будет стыдно! Уж лучше пусть у меня случатся колики! Я пойду прикажу судомойке,[39] чтобы она разожгла камин в общем зале и ваших покоях, наша дама. У нас очень сыро.

Со смущенным видом Аделина снова сделала реверанс и убежала на кухню.