Полное затмение

– О!.. Я не хочу злоупотреблять вашим временем. Цель моего визита, не говоря о счастье видеть вас в добром здравии… так вот, это весьма щекотливая тема. Вы же знаете, нынче все так дорожает…

«А ты такой же скряга, как твой отец».

– Мне нужно пристроить четырех сыновей. К счастью, у меня нет дочери… Э, при всем моем уважении к прекрасному полу… Станут ли они солдатами, монахами или врачами, все равно мне это обойдется в целое состояние.

– И как я могу помочь вам, если у меня нет личных средств?

Грегуар с облегчением вымолвил:

– Э-э… вы занимаете такую высокую должность, пользуетесь превосходной репутацией, аббатство, которым вы управляете с удивительным талантом, снискало себе широкую известность… Вот я и подумал, что возможно…

Пристальный взгляд бледно-голубых глаз заставил Грегуара забыть все заранее подготовленные фразы, которыми он надеялся смягчить Аннелету.

– Подумали о чем?

– Э… возможно вы согласитесь замолвить за нас словечко… в Риме.

– В Риме?

– Место секретаря для моего младшего. Он умный, трудоспособный… Я уверен, что он не подведет вас и быстро займет более престижную должность. Возможно, казначея.

Аннелета невозмутимо смотрела на брата. Грегуар опустил голову так низко, что его подбородок уперся в шею.

– Сестра моя… матушка… я так корил себя зато, что наш отец столь жестоко поступил с вами. Я должен был воспротивиться его решению. Но я всегда был слишком послушным сыном и теперь молю вас простить меня.

Горечь Аннелеты сменило удивительное чувство. Значит, Грегуар приехал снискать милость у той, которую с удовольствием бы запер в чулане, чтобы она стирала грязное белье его больных. Сейчас она имела полное право на реванш или, по крайней мере, на законное удовлетворение давней обиды. Но она не думала об этом. Присутствие брата в Клэре раздражало ее. Что касается племянника, то и дело одаривавшего ее натянутыми улыбками, он был ей безразличен. Она больше не сердилась на них. Ни на Грегуара, ни на отца. Они исчезли из ее мира. Наконец-то!

– Да, Грегуар! Вы принимали и продолжаете принимать меня за идиотку. Сын мой, мы не испытываем друг к другу ни капли любви. Давайте прекратим ломать комедию. Единственным удовлетворением, которое я получила от вашего визита, служит новое доказательство того, что мы с вами принадлежим к разным породам. Я замолвлю слово за вашего сына. Прощайте, брат мой. Прошу принять наше гостеприимство и остаться у нас на ночь. Завтра рано утром вы уедете.

– Тетушка… – с благодарностью в голосе прошептал племянник.

Аннелета прервала его ледяным тоном:

– Мадам моя матушка!

Она повернулась и бросила через плечо:

– Грегуар, не стоит приезжать в Клэре и благодарить меня, когда вы получите то, чего хотели. Вы не будете моим должником, поскольку, сами того не ведая, оказали мне ценнейшую услугу.

Аннелете показалось, что Элевсия де Бофор поцеловала ее в лоб. После стольких лет воспоминания оставили ее в покое.

Дом инквизиции, Алансон, Перш, октябрь 1306 года

Бернадетта Карлен ждала, скрестив руки на животе. На ее стройную фигуру было приятно смотреть, но жизнь не пощадила совершенного овала лица и заставила погаснуть прелестные серые глаза.

В зале для допросов стояла тягостная тишина, нарушаемая лишь шелестом листов, которые нервно поворачивал и переворачивал сеньор инквизитор.

– Извольте сообщить нам ваши имена, фамилию и состояние, мадам.

– Бернадетта Жанна Мари Карлен, урожденная Бардо. Вдова, наемная златошвейка.[124]

Нотариус встал и недовольным тоном зачитал:

– In nomine domine, amen.[125] В 1306 году, 24 числа октября месяца, в присутствии нижеподписавшегося Готье Рише, нотариуса Алансона, одного из его секретарей и свидетелей по имени брат Робер и брат Фульк, доминиканцев из Алансонского диоцеза, урожденных соответственно Анселен и Шанда, Бернадетта Жанна Мари Карлен, урожденная Бардо, добровольно предстала перед досточтимым братом Жаком дю Пилэ, доминиканцем, доктором теологии, сеньором инквизитором территории Эвре, назначенным для рассмотрения этого дела в нашем славном городе Алансоне.

Жак дю Пилэ подошел к женщине, внимательно глядя на нее.

– Бернадетта Карлен, вот четыре Евангелия. Положите на них правую руку и поклянитесь говорить правду, как о самой себе, так и о других. Вы клянетесь перед Богом своей душой?

– Клянусь, – произнесла женщина неуверенным тоном.

– Разумеется, вы знаете, что клятвопреступление не только осквернит вашу душу, но и навлечет на вас гнев инквизиторского суда.

– Знаю, сеньор. Моя душа чиста, и Господь может в этом удостовериться.

– Итак, несколько дней назад вы сделали нам странное признание. Запоздалое, но умело составленное.

– Я не умею ни читать, ни писать, сеньор, и поэтому продиктовала свои слова публичному секретарю.

– Хм… Так вот в чем дело. И что же вы нам хотите сообщить?

Жак дю Пилэ начал читать спокойным голосом: