Полное затмение

— А вы умеете подбирать слова, — сказал Драпински, чуть помедлив над своей работой. — Сразу видно адвоката.

— Ошибаетесь. Я астроном.

Учитель биологии поднял глаза на Ломакса и быстро-быстро заморгал.

— Я — астроном, но сейчас в творческом отпуске и помогаю в расследовании убийства. Разве это не доказывает, что и вы способны ошибаться в людях, не так ли, мистер Драпински?

Учитель улыбнулся. Лицо и часть лысины при этом сморщились.

— Вы совершенно не знали Гейл? — спросил он. — А ей бы понравилось беседовать с вами — она увлекалась астрономией. Как и множеством других вещей. У нее был живой ум исследователя. Не удивлюсь, если Гейл состояла членом здешнего астрономического клуба.

Ломакс молча ждал продолжения.

— Вам не понравится то, что я скажу, — заметил Драпински. — К тому же времени мало. Вы опоздали. На тридцать минут.

— Простите, — сказал Ломакс.

— Хм, — произнес Драпински. Судя по тону, прощать он не собирался. — А по какой причине вы опоздали?

— Принести вам записку от матери?

— Мне хотелось бы узнать причину.

— Когда я выходил из дома, зазвонил телефон.

— Это был очень важный звонок?

Ломакс подумал.

— Наверное, нет, — признал он. Определенно нет. Сегодня вечером он так или иначе увидит Ким в обсерватории. Тогда он мог бы и договориться о визите Элисон. — Простите, — сказал он. — Я всегда стараюсь успеть, но всегда опаздываю. И ничего не могу поделать с этим.

— Хм-м-м, — снова пробурчал Драпински.

Наступило молчание. Учитель продолжал раскладывать мух на две кучки.

— Чем вы занимаетесь? — не выдержал наконец Ломакс.

— Отделяю мутантов от чистых. Наркоз продлится одиннадцать минут. — Затем неожиданно Драпински заговорил: — Гейл здорово справлялась с этой работой. Она была очень талантливой ученицей и часто помогала мне в лаборатории. Она приходила с коричневой сумкой во время ленча и помогала готовить опыты. У меня есть свой метод работы в лаборатории. Цель, способ, результат, вывод. Гейл все схватывала на лету. Методология очень важна. Гейл умела работать с результатами опытов. Ее выводы были блестящими. Графики, таблицы, расчеты — все тщательно анализировалось. А результаты свидетельствовали об остром уме.

— Прямо-таки отчет об успеваемости, — заметил Ломакс.

Драпински показал рукой на один из графиков. Пересекающиеся линии напоминали большое насекомое. При ближайшем рассмотрении Ломакс увидел, что это генетическая карта. Линии связывали гаметы бабушек, дедушек, родителей и детей. Сбоку объяснялся смысл эксперимента.

— Это сделала Гейл? — спросил Ломакс.

Драпински кивнул.

Ломакс никак не ожидал подобного.

— Правда?

— Разумеется. — Драпински наслаждался изумлением Ломакса. — Это работа по изучению способа передачи наследственной красно-зеленой слепоты. Триста семей на протяжении трех поколений. К сожалению, исследование основывалось только на опросах, поэтому контрольный тест показал вероятность в шестьдесят пять процентов. Подробности эксперимента приведены в приложении. Исследование доказывает, что аллель цветной слепоты передается по наследству и зависит от пола…

График усложнялся. Ломакс заметил слова «цель, способ, результат, вывод». Он рассматривал почерк. Мелкий, все буквы написаны с одинаковым наклоном. Аккуратный. И форма, и содержание свидетельствовали о научном складе ума.

— Триста семей. Она проделала большую работу, — сказал Драпински. — Гейл заставляла меня раздавать опросные листы на собраниях родительского комитета. Родители заполняли, ученики — почти никогда.

— Ее привлекала генетика?

— Для талантливого ученика генетика — чистое наслаждение. На уровне школы в генетике есть своя стройная логика. Наверное, Гейл испытывала интерес к генетике из-за своей матери.

Ломакс помедлил.

— Вы встречались с ее матерью?

— Вы многого не знаете о Гейл. Ее мать умерла, когда Гейл была совсем ребенком. Трагично. Гейл всегда переживала, что болезнь, убившая ее мать, передается по наследству.

— Это она вам сказала?

— На годовщину смерти матери она надевала в школу бриллиантовую брошку. Гейл всегда боялась, что ее украдут, но все знали, по какому поводу надета брошка, и не трогали ее. Это единственная память, которая осталась у Гейл от матери.

Ломакс присел.

— Почему она проводила перемены здесь, а не вместе с друзьями-одноклассниками?

— Возможно, у нее не было друзей. Возможно, именно я был ее другом.

— Вы?

— Отчасти.

Драпински завершил разделение мух по кучкам. Высыпал одну из них в банку. Затем написал на листке бумаги: «Чистые» — и, засунув листок внутрь банки, плотно закрыл ее.

— Вы женаты?

— Да.

— Давно?

— Одиннадцать лет. Отвечаю на следующий вопрос — детей нет.

— В вашей дружбе с Гейл было что-нибудь… необычное?

— Да.

— Вы часто оставались с ней наедине?

— Вы хотите сказать, что это неестественно? Но Гейл была не такая, как все.

— Почему?

Впервые Драпински посмотрел прямо в глаза Ломаксу.

— Послушайте, — сказал он, — у нас не было сексуальных отношений. Но я любил ее. В школе полно богатеньких деток. Они считают, что именно им принадлежит весь мир. Некоторые девушки почти взрослые, сексуально зрелые. Этакие красотки…