Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского

Помолитесь, владыко святый, о нашем недостоинстве. А я, стоя у престола Божия, не премину забвением святого имени и лица Вашего.

Прося продолжения Вашего к себе благорасположения, навсегда пребыть имею Вашего преосвященства нижайшим благоприятным слугою.

Подлинное подписал Смарагд архиепископ.

г. Орел 1858 года февраля 11 числа».

Митрополит Филарет Московский покровительствовал начальным шагам служебной деятельности архимандрита Игнатия и удостаивал его даже нередко беседой о деланиях иноческих. Однажды, говоря о послушании, на замечание архимандрита, что иноческое послушание старцу не допускает никакого рассуждения, владыка Московский заметил, что ныне уже таких послушников нет. Архимандрит отвечал, что, так как это, главным образом, зависит от воспитания, то есть и ныне послушники, хотя и редко, которые принимают это учение по образцу древних новоначальных, и сослался на келейного послушника своего, сопровождавшего его, архимандрита, в этот приезд к владыке.

Высокопреосвященный пожелал его видеть и видеть опыт такого послушания. Келейный архимандрита по имени Степан был позван и представлен владыке. Архимандрит говорит ему: «Степан, покажи язык владыке!» Тот высунул язык, не рассуждая и не конфузясь — и был отпущен.[138] Впоследствии митрополит Филарет стал не менее других противодействовать успешному ходу по службе архимандрита Игнатия и повлиял сильно на то, чтобы сочинения архимандрита были так изменяемы поправками цензоров, чтоб отбить у него всякое желание издавать их печатно. На него, как главного виновника этого распоряжения, указывал цензор архимандрит Аввакум.[139] В бытность епископа Игнатия на Кавказе митрополит принял под свое покровительство партию лиц, совокупившихся для противодействия епископу, под главным руководством протоиерея Крастилевского и ректора семинарии архимандрита Епифания Избитского.

По внешним же отношениям он сохранял вид благорасположения, выражаемого постоянно ответными письмами самого вежливо — сдержанного содержания.

Архиепископы Гедеон Псковский, Илиодор Курский выразили свое расположение к архимандриту Игнатию, отстаивая его и защищая в Синоде.

Архиепископ Агафангел Волынский[140] был его духовным сыном во все время своего пребывания в С. — Петербурге на чреде и сохранил до конца эти духовные отношения к епископу Игнатию, которого посетил уже жившего на покое в Николо — Бабаевском монастыре, ехавши в отпуск из Вятки, где до перевода на Волынь занимал епископскую кафедру.

Глава XIII

Епископ Игнатий в продолжительное настоятельство в Сергиевой пустыни не только не скопил себе никакого капитала, но дошел до такого положения, что не имел даже средств без посторонней помощи совершить предстоявшую дальнюю дорогу. Он всегда был чрезвычайно щедр на милостыню, отказа не делал никому, если имел что подать. Когда не случалось денег, подавал вещами, так что келейные старались наделять просящих деньгами, сколько было возможно, предупреждая просителей от личных отношений к архимандриту. Поэтому, когда надобно было выехать из Петербурга, епископ вынужден был прибегнуть за денежным вспомоществованием к одному близкому ему по духовным отношениям лицу, которое и снабдило его пособием в I ООО рублей.

25 ноября он оставил Петербург и 26–го прибыл в Москву, откуда ездил в Сергиеву Лавру. 5 декабря вечером приехал в Тулу, где, будучи принят благосклонно преосвященным Алексием[141], литургисал, и 7–го отправился в дальнейший путь. В Орле он не застал архиепископа Смарагда, явившего в бытность свою в Синоде искреннее расположение к тогдашнему архимандриту Сергиевой пустыни, и проехал до Фатежа, где по болезненности прожил трое суток в доме купца Харичкина. 13–го вечером прибыл в Курск, где 15–го служил литургию в соборе по приглашению Илиодора, архиепископа Курского и Белгородского, а 18–го переехал в Харьков, где 20–го отслужил литургию.

21–го епископ в четыре часа пополудни весьма засветло поворотил со станции «Голая Долина» в Святогорский монастырь, отстоящий в двенадцати верстах оттуда. Был один градус тепла. Ехали на колесных экипажах. Когда своротили с большой дороги на проселочную, к монастырю, поднялась сильнейшая степная снежная метель. В расстоянии сажени ничего не было видно. Ямщики сбились с дороги и ехали куда попало. Наконец, лошади упорно остановились без всякой видимой причины: оказалось, что экипаж епископа стоял на краю глубокого обрыва, над самой пропастью, и только к двум часам ночи, при ярко светящей луне и при двадцати градусах мороза, прибыл епископ в монастырь.