Полнолуние

Было пронзительно холодно и тоскливо. Небо, задернутое монотонными серыми облаками, светилось ровным призрачным светом, будто стекло аквариума. В воздухе носились запахи автомобильных выхлопов, городской пыли, влажной земли газонов и скверов. Из подворотен и дворов тянуло мусорными контейнерами. На карнизах сидели нахохлившиеся сонные голуби и бессмысленными глазами озирали окрестности. Изредка каркали деловые вороны, маленькими стайками кружащиеся над своими излюбленными местами — задворками пельменных и всевозможных ведомственных столовых. С Садового кольца слышался вечный гул плотного транспортного потока. Этот поток через равные промежутки времени, преодолев плотины светофоров, прокатывался по улице Герцена, вкрадчиво шурша шинами легковушек и гремя рессорами грузовиков. Надсадно завывая электродвигателями, проползали набитые утренним людом троллейбусы. Водители равнодушно закрывали двери, отсекая не успевших зайти пассажиров. Они были похожи на восковые фигуры Музея мадам Тюссо за витражами лобовых стекол, по которым скрипели «дворники», подчищая со стеклянной поверхности мелкие капельки измороси.

Алешин уже десять минут стоял под колпаком телефонной будки, безрезультатно накручивая Катин номер, слушал длинные гудки.

Он знал: она сейчас сидит у своего белого телефона, сложив руки, и как загипнотизированная смотрит на звенящую пластмассовую коробку. Она капризничала, показывала характер, пыталась уверить себя в своей правоте. Она сто раз называла про себя Дениса ничтожеством, грубым соблазнителем, нечистоплотным дельцом, уезжавшим от нее из за своих криминальных дружков. Она злилась на него за свои переживания, клялась, что больше никогда не будет встречаться с ним, говорить, обнимать за шею и смеяться его дурацким рассказам о «пневматическом метро», «замкнутом цикле питания» и «воздушных пилюлях».

Катя разорвала и скинула с балкона подаренный им шикарный альбом Рафаэля. Но падающие вниз обрывки мадонн и мифологических богов не принесли ей желаемого удовлетворения. Катя опять погрузилась в мир своей подруги Лены с ее вечными проблемами «Приветливого месяца»; Бабкина, уже открыто вытирающего ноги о Лену и ее семью, попавшего все таки в группу и теперь таскающего ящики аппаратуры, так как голоса и слуха у него не оказалось. Катя подозревала, что у них там в «Месяце» царит «голубой культ», но она дипломатично молчала, когда Бабкин при ней рассказывал про свои успехи в «завоевании» победительниц конкурсов красоты в Риге и Лиепае. Она бесилась, находясь в обществе Бабкина, Брызгалова и его полоумного деда, с маниакальным упорством клеящего фантастические модели самолетов и в пьяном виде пристающего ко всем, прося подержать самолетики, пока он будет разыгрывать воздушную битву над Курской дугой…

А Денис продолжал звонить почти каждый день, несмотря на молчащий телефон, бросал в ее почтовый ящик бутоны тюльпанов и подолгу стоял под окнами, облокотившись на крышу своей машины, в которой нервничал и ехидничал Лузга.

— Алло, это маршал Рокоссовский беспокоит. Алло, Катя, это я… Не вешай трубку! — Алешин кутался от холода в плащ и завязывал на горле шарф. Через разбитое стекло в будку задувал ветер.

Катя держала трубку на весу и боролась с одновременно бушующими желаниями бросить ее и крикнуть: «Денис, приезжай скорее, мне так плохо без тебя!»

— Катя, я понимаю, я был несдержан там, в парке, но мне тогда казалось, мир навалился на меня одного всей своей тяжестью. Меня прижимало к земле, и я агрессивно оборонялся. А ты добивала меня, как добивали гладиаторов на арене Колизея. Но сейчас я другой, я изменился, и ты должна понять меня. Я один, совсем один. Кроме матери и тебя, у меня никого нет. И не будет. Я это чувствую. Я это знаю. Катя, не молчи, это невыносимо! — Денис отмахнулся от настойчивого гудка автомобильного сигнала.

Лузга, сидящий в машине на другой стороне улицы, яростно тыкал пальцем в наручные часы. На заднем сиденье ворочались два мордатых боевика из охранного отряда Могилова.

— Я… Я не знаю… — наконец решившись, прошептала Катя. Слезы душили ее. — Приезжай сегодня к семи часам…

— И я опять окажусь у запертой двери? — почти крикнул Денис.

Взревел мотор «жигулей», и Лузга, не обращая внимания на все правила дорожного движения, развернул машину посреди улицы и дико заорал:

— Колдун, мы опаздываем, он уйдет, уйдет!

— Катя, ответь мне, Катя! — Алешин изо всех сил сжал трубку.

— …дверь будет открыта…

— Катя, я примчусь сейчас, пропади оно все пропадом!

— Нет, я очень устала. Потом. В семь. До свидания, Денис. — Она разрыдалась и, повалившись на кровать, уткнулась горячим лицом в подушки.

— Черт бы тебя побрал, ты все погубишь! — ворвался в телефонную будку Лузга и поволок Алешина к машине.