Полнолуние

— Поспешил в тот раз доложить. Полкилометра трассы не закрыто. И водокачка первого подъема… Кто знал, что мороз нагрянет.

Рудометов вспомнил, как участок Середина спешил закончить трассу к Октябрьским праздникам и занял первое место в соревновании. А теперь вот полетели к чертям трубы. А что стало с водокачкой?

— Выхожу к тебе, — сказал Рудометов, хотя и представить не мог, зачем ему надо это делать.

Он вернулся в комнату, тихо взял костюм, нащупал на столе спички, пачку сигарет. Уже одетый постоял у дверей в коридоре, шагнул было к выходу, но раздумал, вернулся в комнату. Наташа спала, подложив под щеку ладонь, вся собралась в комочек, будто и во сне ей было холодно и одиноко. И ему на минуту показалось, что Наташа не первую эту ночь, а всегда спала на этом диване, вот так, свернувшись калачиком. Он вспомнил: вчера она легла, не раздеваясь, и долго не могла согреться. Он сварил ей кофе, и она пила его, что-то бессвязно рассказывая о далеких и милых институтских днях.

Потом она уснула, а он еще долго сидел над бумагами, устроившись на кухне. Изредка он вставал, открывал дверь в комнату и глядел, как она спала. На его мрачноватом лице затепливалась улыбка. Она гасла только тогда, когда он, уйдя на кухню, вновь углублялся в бумаги.

4

«Вот так ходят по жизни беда и радость, счастье и несчастье, удача и неудача. Из них сплетаются у человека дни, недели, годы, вся жизнь. И кто знает, что тебя ждет завтра», — думал Рудометов, шагая через поле и ясно представляя, как подавлен сейчас Середин и какие неприятности ждут его впереди.

На трассе водопровода там и тут горели костры. Рудометов еще издали увидел светящуюся цепочку, которая от оврага бежала в гору, к стройке.

«Догадались костры разжечь, но это мертвому припарка», — подумал Рудометов, вглядываясь в лунный туман над стройкой.

…Середин сидел на глинистом бугре, лицо его было закопчено, измазано сажей. Костры кое-где еще горели. Рудометов сразу уловил журчание воды по канаве и понял все. Он присел рядом с Серединым. Молча полез в карман за сигаретами, подал Середину. Тот, не глядя, взял. Молча закурили. Говорить было не о чем. Все, что произошло, оба отлично понимали. Понимали, чем это грозит стройке. Стройке и Середину.

Молча выкурили по сигарете.

— Не везет. Не знаю, почему мне не везет? — проговорил глухо Середин. Он, наверно, имел в виду не только вот это, но и Наташу. О Наташе он так ничего и не спросил. Не заговорил о ней и Рудометов.

Долго молчали.

— «Везет» и «не везет» — это мы делаем сами, — наконец заговорил Рудометов. Он еще хотел сказать, что Середину сильно мешает самовлюбленность и самоуверенность, но сдержался. И без того слишком много бед легло на Середина за одни эти сутки.

Из разорванных труб со свистом вырывалась вода и, успокоенная, говорливо, по-весеннему журчала в канаве, белый пар клубился над ней.

— Займемся делом, — сказал Рудометов, вставая. — Посмотрим водокачку. Надеюсь, ничего с ней не случилось.

…К утру, когда Рудометов вернулся домой, чуть потеплело и повалил снег.

Наташа еще спала, и он, стоя у окна, то и дело оглядывался на нее и ждал, когда она проснется. Он хотел, чтобы она увидела, как заботливо рядит зима город в кокетливый белый мех, и в то же время ему жутко было подумать, что она узнает о Середине.

Вдруг за его спиной раздалось:

— Ты давно встал?

Он обернулся обрадованный: ему почудилось, что вот так у него было всегда, всю жизнь.

— Только что.

— Почему так светло? Смотри-ка, на стене видны пупырышки. Штукатурили плохо гашенной известью.

Взглянула на него с тревогой:

— Ты чем-то взволнован? Я огорчила тебя, что осталась здесь? Понимаю, неловкость. Но вчера мне это не пришло в голову.

— Обойдется, — сказал он.

Наташа внимательно поглядела на него.

— От тебя пахнет гарью. И пылью. Ты уже был на объектах?

— Да, — сказал он.

— О, какое у нас старательное начальство. Вот не знала!

Он молчал. Наташа насторожилась:

— Что-то случилось?

— Да, — сказал он.

— На твоих объектах?

— Да.

— Авария?

— Ночью было минус двадцать пять.

Наташа села на диване, серьезная, озабоченная.

— И что?

— Порвало трубы. Повреждена водокачка.

Пока Наташа приводила себя в порядок, он стоял у окна и глядел, как на улице падал снег. Сухие снежинки, обгоняя друг друга, стремительно неслись к земле.

— Иван, это у Середина?

— У него, — ответил он, все еще продолжая глядеть в окно. — А какая ночь была сегодня! Полнолуние. Вся насквозь в зеленоватом прозрачном тумане. И вот такая штука. До сих пор не укладывается в сознании. Зажмурю глаза, и кажется, что все это приснилось.

Наташа сидела на диване, задумчивая и усталая.

— Что с ним будет теперь?

Он молча пожал плечами. Ему было бесконечно жаль Середина, но что он мог поделать? Ни ради нее, ни ради их дружбы он ничего не мог поделать. Как инженер, как руководитель, как коммунист, наконец, Середин потерял в его глазах доверие, и он ничего уже не мог сделать для него, даже если бы очень хотел.