Полнолуние

В голове именинным хороводом неслись разрозненные мысли о том, что произошло со мной за последние сутки: перед глазами калейдоскопом мелькали ночной лес, деревья, костер на берегу озера, кабинет этого ментовского монстра и лица, лица, лица. И чаще всего – лицо дяди Игоря. Покойного дяди Игоря.

Лица. М-да…

Нечто подобное бывает, когда чересчур долго просидишь, работая на компьютере: потом хоть и лежишь с закрытыми глазами, но все равно перед твоим мысленным взором – сплошная мелькотня и вспыхивающие, словно звезды салюта, световые пятна. Просто какой-то ужас нечеловеческий.

В общем, я так помучилась-помучилась минут десять и пришла к неизбежному выводу, что пробил час пить снотворное. Но где ж его взять? Я сроду не жаловалась на бессонницу – обычно я отключаюсь практически мгновенно, за несколько минут. Значит, единственный выход – идти клянчить маленьких белых друзей у деда. А он наверняка прочтет мне лекцию о вреде химии, которую я неосмотрительно собираюсь ввести в свой юный, активно растущий организм. Хотя сам-то снотворное лопает горстями. Я сама не раз видела. Но дело не в этом: сейчас для полного удовольствия мне только одного не хватало – заводить с дедом бесполезный спор на тему сбережения собственного здоровья.

Но тут меня внезапно осенило. Я припомнила, что у меня есть кое-что, припасенное лично для деда. И вся операция по выклянчиванию снотворного вполне может превратиться в пристойный и цивилизованный чейнч.

Ладно.

Осторожно, стараясь не шуметь, я сползла с кровати. Алена даже не пошевелилась – лежала, свернувшись калачиком, и тихо посапывала. Во нервы у девушки – отрубилась, как младенец, остается только позавидовать! Хотя, скорее всего, это заслуга Андрюши – укатал бедную московскую барышню дорвавшийся до сладкого алпатовский Голиаф.

Я надела длинный ситцевый халат. На ощупь вытащила из прихваченного в родительском доме полиэтиленового пакета небольшой сверток – тот самый, что забрала у Алены на озере. И вышла в коридор, плотно прикрыв за собой дверь в мою спаленку-горенку.

В коридоре было темно – только из окна в дальнем конце падал холодный лунный свет. Я тихонько, стараясь не шлепать босыми ногами по половицам, спустилась по крутой винтовой лестнице на первый этаж.

Из-под двери в кабинет пробивалась узкая полоска неяркого желтого света: слава Богу, дед еще не спал. Подтверждали это ароматы кофе и трубочного табака, тянущиеся из кабинета. Если кофе – значит, во всю кипит работа. Значит, трудяга дед точно не спит.

Я подошла к двери и сначала три, а потом еще три раза быстро поскребла по ней ногтями: так я делала сызмальства – это был наш с дедом тайный условный стук. В ответ из кабинета донеслось нечленораздельное урчание, означавшее, что войти можно. Что я и сделала.

Дедовский кабинет, да и весь дом всегда (а особенно в детстве) казался мне старой крепостью, не подвластной ни времени, ни обстоятельствам, ни житейским передрягам. А сам дед был душой этой неприступной крепости. Покойная бабушка Маша, в отличие от деда, всегда выглядела несколько посторонней в этом доме. Может быть, потому, что была по натуре слишком уж горожанкой, слишком привязанной к урбанистической субкультуре? В отличие от деда, прирожденного путешественника и помещика-землевладельца (это в нем явно наши, бутурлинские гены проявляются!). Бабушка Маша, например, никогда (насколько я знаю из рассказов мамы) не копалась ни в огороде, ни в саду. Не варила варенья и не забивала кладовую самодеятельно законсервированными овощами и фруктами (в отличие от той же мамы). Всем этим занимались дед и мама. А может быть, я просто все это напридумывала, наслушавшись семейных побасенок и рассказов – ведь когда бабушка Маша умерла, я еще не существовала даже в проекте. Но, во всяком случае (по маминым рассказам), после ее смерти дед окончательно затворился от жизни. Детдом – и этот дом. Таков был его неизменный, ежедневный маршрут из года в год после бабушкиной смерти. Лишь изредка он наезжал к нам в Москву – повидаться, прикупить продуктов да побродить по антикварным магазинчикам. Здесь к нему через день приходила (да и продолжает приходить на протяжении уже многих-многих лет), чтобы убираться по дому и готовить еду, тетя Аня, его неизменная домработница, живущая неподалеку. К тому же дед навсегда перестал выписывать газеты, оставив только специализированные журналы по его педагогическим, историческим и географическим делам, и убрал из дома все телевизоры, а их было целых три. Сам дед телевизор никогда не смотрит. На то, что творится в мире, ему глубоко наплевать. Ведь он уже весь мир повидал – от Огненной Земли до Нарвика. В отличие от меня, несчастной.