Полнолуние

Услышать это сказанным во весь голос одним из местных жителей было удивительно. А в сопровождении такой витиеватой учтивой речи это выглядело просто смешно. Ивен чуть не расхохотался, но вовремя сдержал себя и сорвался на кашель.

— Ради Бога, простите, — сказал он, кашлянул снова, вытер глаза, а потом кашлянул еще раз. — Ох, извините меня… когда у меня начинает щекотать в горле, как сейчас, я обычно не сдерживаю себя. Это все из-за здешней пыли… Кстати, если сломать лицевую пластину у этой штуки, — он показал на свой шлем, — то я останусь почти беззащитен.

— В таком случае, офицер, — сказала Кэтти Вирендра, долго наблюдавшая за представлением Ивена и явно похолодевшая к нему от того, что признание ее отца встретило едва скрываемый смех, — я надеюсь, что никто не сможет сломать ее, и вы останетесь невредимы.

— Я выпью за это, — ответил Ивен, удивляясь самому себе. — Мистер Вирендра, — осторожно продолжил он: — Я предполагаю, что вы взвесили все возможные последствия вашего сообщения. Я не стану лишний раз обращать на это ваше внимание. Будем считать, что этот разговор был строго между нами. — Ивен понимал, что этим заявлением он несколько преувеличил свои полномочия. Но устав Солнечной Полиции разрешал своим офицерам некоторые вольности в трактовке законов. Каждый соп знал, что поймать нарушителя — хорошо, но очень плохо — упустить при этом более крупного преступника. Ивен почувствовал, что в Томстоуне таилось нечто гораздо большее, чем контрабанда или незаконная торговля спиртным. И не просто чувствовал, он знал это.

Он еще раз пристально посмотрел на Вирендру и сказал через несколько секунд:

— Мы уже размышляли по поводу напитков с моим напарником. Надеюсь, что это не введет нас в полное заблуждение. Мы прикинули процентное содержание спиртного: сколько незаконно ввезено, сколько произведено на месте. В маленьком поселении нет возможности сбыть большое количество контрабандного алкоголя. Поэтому я скажу так: единственным напитком, не произведенным здесь, был тот, который когда-то заполнял все эти бутылки и который, судя по всему, поступает в Томстоун на вполне законных основаниях. Скажем, по бутылке с каждым прибывшим кораблем? Пока что я прав?

Вирендра побледнел, но все же согласно кивнул и выдавил из себя легкую улыбку:

— Да, наверное, одна бутылка с кораблем, — сказал он. — Моя семья управляла магазинами с середины двадцатого века, поэтому я хорошо знаю: чем дальше пункт продажи товара, тем выше цена, которую устанавливают при его получении на месте. Инструменты, которые вы видели у меня на складе, очень ценные, жизненно необходимые для этих мест, офицер Глиндоуэр! Но посмотрите: большинство этих вещей уже по два или по три раза было в употреблении, а затем восстанавливалось, чинилось, укомплектовывалось запчастями.

— Я в курсе.

— Если уж предметы первой необходимости здесь многократно используются — вы представляете, каковы цены на предметы роскоши? Если все накрутки прибавить к стоимости тех же напитков, окажется, что только самые состоятельные люди смогут позволить себе купить их. Они так и делают, офицер Глиндоуэр! И не потому, что напиток хорош. Потому, что он иностранный, потому, что он дорог и не по карману людям вроде нас! Так вот, я могу с гордостью сказать, что виски, джин и бренди, которые мы здесь производим, не хуже импортных. И наши горнорабочие могут себе позволить эти напитки. Они пьют их гордо, потому что они — собственного приготовления. А больше всего потому, что они ничем никому не обязаны!

— Именно так, — мягко ответил Ивен. — Что ж, уборка произведена, марсианская пыль из подушек выбита.

— Что? — Вирендра выглядел озадаченным. Кажется, он сказал что-то не то.

— Так обычно говорят проповедники в Уэльсе, когда торгуются по поводу оплаты. «За один соверен я прочту тебе прекрасную проповедь. За два соверена я заставлю плакать твоих женщин. За три соверена я сумею выбить пыль из твоих подушек!» — он усмехнулся. — Так когда вам заплатить ваши три соверена? Сейчас, или немного попозже?

— Вы просто смеетесь над моим отцом! — сказала Кэтти. Ее голос дрожал от раздражения. Ивен подумал, что эта резкость отточена во многих куда более хлестких ситуациях. Вступиться в споре за себя и за свою семью обязан каждый. Ивен сам часто поступал так, но у Кэтти это выливалось в странную нервозность. Ее выпады очень быстро переходили за грань оскорбления и переставали быть простой реакцией на услышанное. Несмотря на весьма привлекательную внешность, Кэтти была одним из самых неприятных собеседников, которых до сих пор приходилось встречать Ивену.

— Я ни над кем не смеялся, — ответил он. Его голос прозвучал утомленно. Он уже начал уставать от общения с ней. — На меня произвела впечатление страстная речь вашего отца. Ничего нет предосудительного в том, что человек гордится своими достижениями. Вам, Кэтти, лучше успокоиться.

Кэтти пристально посмотрела на него. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, глотнула воздух, но затем, сдержавшись, опустилась в кресло, стоящее рядом с отцовским столом.