Полнолуние

— Быстрей давай, Хамидуллин, — бормотнул начкар и зевнул — резко, точно куснул воздух. В глубине рта тускло блеснуло золото зубной коронки. — Горелов!

Из кухни неторопливо прибыл первый разводящий сержант Горелов, рослый флегматичный малый. Остановился, выжидательно глядя на Хроменкова.

— Товарищ прапорщик! Так я отбиваюсь? — весело крикнул Хамидуллин. На сей раз в голосе его была бойкая фамильярность расторопного подчинённого. — Время!

— Давай, — махнул рукой Хроменков. — Ну, Горелов? Встал! Слона увидел?

— Жду указаний, — невозмутимо сказал Горелов.

— Указаний! Вот тоже, мать твою… Ты на очке когда сидишь, тоже указаний ждешь — когда подтираться?.. Шкаф открывай! Готовь смену! Ты кто — разводящий или так, пень самоходный?..

Дальнейшего сквернословия Саша не слышал, так как пошёл в комнату отдыха, а за спиной противно загремела сигнализация оружейного шкафа и гремела она очень долго — сержант Горелов не уважал спешить… Наконец, она заткнулась.

Комната опустела. Саша взял шинель, которой укрывался, начал аккуратно складывать её. Хамидуллин уже сидел на самом дальнем, угловом топчане, кряхтя, стаскивал сапоги.

— Ну, Саня, — проговорил он с натугой, вытягивая левую ногу из голенища. — Аллес! Два месяца. Два месяца… эх!

И замолчал, сосредоточившись на правом сапоге. Да, впрочем, ничего и не нужно было больше говорить — всё прозвучало в этом «эх!»

— Да, — отозвался Саша затем только, чтоб что-нибудь сказать — и вдруг, сам себе изумившись, выдал: — Да. Возвращение. Утраты и берега. Плеск волны.

— Чего? — немедленно удивился Равиль, замерев с недоснятым сапогом. Полуразмотанная портянка повисла грязноватым вымпелом.

— Какой плеск?

Саша ощутил досаду и неловко поморщился.

— Да нет… Просто возвращение. Это я так… Нет, ничего. Возвращение домой.

— А, — сказал Равиль и сковырнул сапог. Дрыгнув ногой, стряхнул портянку.

— Ладно, пошёл, — сказал Саша. — Пора.

— Счастливо, — пожелал разводящий, ловко намотав портянки на голенища. Окончив это дело, он критически оглядел свои босые ноги, пошевелил пальцами, покривился в неприятном раздумье… потом решительно сказал: «Ладно! Не в будуаре», — и завалился на топчан. Саша, положив свёрнутую шинель в изголовье, вышел, погасив свет, и притворил за собой дверь.

— Оружие получать, — негромко произнёс Горелов. Голос у него был слегка гнусавый, в нос.

Бойцы толклись у оружейного шкафа, вполголоса переговариваясь. Кто-то засмеялся.

— Живее! — крикнул Хроменков, шлёпнув на столешницу перед собой замусоленную канцелярскую книгу. — Спите на ходу, всё б только спать да жрать… Ты из бодрствующей смены? Какого там торчишь?.. Дурак, что ли? Ушёл оттуда!

Караульные доставали автоматы, привычным движением вытаскивали стянутые ремни, подходили к Хроменкову расписываться в журнале выдачи оружия — той самой захватанной тетрадке. Саша взял свой АКМ последним, посмотрел номер, не ошибся ли. Не ошибся.

— Расписывайся, — буркнул прапорщик.

Склонившись над столом, Саша принял забинтованную синей изолентой шариковую ручку, поставил против своей фамилии подпись, выпрямился, поправил автомат.

Хроменков закрыл журнал, отпихнул его в сторону и придвинул караульную ведомость.

— Все?

— Все, — подтвердил Горелов. — Накидки взяли?.. Да. Все.

— Ну, всё тогда. Вперёд!

— Выходи заряжать оружие, — скомандовал сержант. И они вышли. Из тёплой тесноты уютных запахов в тревогу необъятной тёмной тишины, за пять минут до полночи — почти безмолвный хор дождя и ветра, фонарей, луны за облаками. Сонное дыхание лесов.

Выстроив караульных в колонну по одному, Горелов повёл их на первый пост. Саша шёл сразу за разводящим. Ярость и радость, и злое нетерпение ушли, стало хорошо и спокойно, как в ясный летний вечер незадолго до заката, когда всё ласково согрето мирным теплом, небо на востоке обрело глубокий синий цвет, а ласточки с весёлым суматошным чвиканьем кругами носятся над остывающими к ночи крышами.

Спасибо вам! — растроганно подумал он.

Спасибо! — и прощайте. Ночь огромна. Полнолуние.

Шаги солдат, ушедших на второй пост, смолкли в темноте. Он остался один. Поднял голову, смотрел в небо. Чёрное, смутное небо. В лицо мелко моросил дождь. Смотрел недолго, с полминуты. Опустил голову, улыбнулся и снял автомат с предохранителя.

4