Сэр Оливер репетировал перед зеркалом речи, заготовленные для произнесения в Палате лордов. Но чтобы просто разговаривать и делиться сокровенным с оным «беспристрастным критиком»?.. Бывало, конечно, но крайне редко. Значит, припекло.
И вдруг старый дворецкий вздрогнул. Сперва ему показалось, что хозяин шепнул сам себе c каким-то злым нетерпением:
— Так всё же она это или не она? Ангелика — или подселенка?
И тотчас вскрикнул болезненно:
— Ах, я не знаю! Не знаю!
— Так собери последний умишко и подумай, не будь размазнёй! Мне нужен чёткий ответ, а ты полдня здесь актёрствуешь… Скажи точно: да или нет? Следуй фактам, а не своим жалким чувствам, которые лишь мешают объективности. Ну же?
Барри затаил дыхание.
Что это?
Неужели хозяин беседует сам с собой, чтобы в своеобразном диалоге с внутренним «Я» докопаться до истины? Бывало с ним такое, как он сам однажды признался встревоженному старику, заставшему его однажды за подобным занятием. Нет, это не сумасшествие и не раздвоение личности, это такой определённый актёрский
— Это не она, — после паузы быстро забормотал граф. — Не она, клянусь тебе, Тео…
Шипение, похожее на змеиное, прервало его почти бессвязную речь.
— Не смей называть меня по имени! Я ведь предупреждал!..
Короткий вскрик боли. Униженное:
— Прости, я не хотел. Я так взволнован…
Чувствуя, как от ужаса леденеет где-то в подреберье, дворецкий прислонился к стене.
Тео! Он сказал — Тео!
Не может быть.
— Не лги мне, — продолжал тем временем голос неизвестного собеседника, всё более непохожий на графский: более твёрдый, более жёсткий… Странно, но тембр, чуть высоковатый для мужчины, срывающийся иногда на фальцет, оставался прежним. — Последний раз спрашиваю: она это или не она?
Послышался тяжкий вздох.
Голос графа подрагивал.
— Должно быть, я слишком страстно желаю, чтобы эта девушка оказалась настоящей Анге…
— Не мямли!
— Но я и в самом деле… Нет, не она.
Опять повисло молчание.
— Уверен?
От угрозы в кратком слове вздрогнул даже дворецкий.
— Д-да… Да. Уверен. Сходство удивительное. Должно быть, именно оно не позволяет мне быть объективным. И в то же время… Она такая бледная, измождённая… До чего ты её довёл? Я узнал, что она была на краю гибели; и вот, оказывается…
—
— Не смей её трогать!
— А то что? Что ты мне сделаешь?
— Ты чудовище! — пробормотал граф. — Ты… Хватит!
— Эй, не смей, слышишь!
Свист от движения в воздухе чего-то тяжёлого, короткий скрип…
Тяжкое дыхание загнанного в угол человека.
— Я не позволю, — вдруг отчётливо сказал лорд Оливер. В эту секунду старик Барри готов был поклясться, что хозяин и впрямь обращается к самому себе, ибо присутствие незримого собеседника, до того ощущаемое явственно, вдруг пропало. — Не позволю Довольно. Ты и так отнял у меня всё… В память об Ангелике я сделаю для девушки, на неё похожей, всё, что сделал бы для Ангелики живой, даже отвернись она от меня с презрением. Хватит. И будь что будет.
Он энергично зашагал по кабинету.
Думать. Хозяин принялся думать.
…Пробку в бутылку дворецкий смог загнать, лишь сосредоточившись на руках и подавив в них дрожь усилием воли. Затем осторожно прикрыл винный шкафчик. Отомкнул защёлку на двери.
Вовремя. В кабинете зазвенел колокольчик.
В меру энергичным шагом Барри прошествовал за угол, к кабинету, обогнул чайный столик и деликатно постучался.
— Ах, да… — послышалось изнутри. Щёлкнул открываемый замок.
Дворецкий сдержанно полонился, стараясь не глядеть на красное пятно на хозяйской щеке: точь-в-точь след от пощёчины. Зато заметил краем глаза, что зеркало развёрнуто отражающей стороной к стене.