Полнолуние для магистра

— Ишь ты, прыткий какой, — пробурчал Сэмюель, из сурового кряжистого солдата вновь становясь благообразным простачком-дежурным. — Даром, что ли, я на этом месте сижу? Да я бонапартовских драгунов дубиной останавливал! Меня сюда не за красивые глаза к вам, психам приставили…

Не выпуская из руки дубовую трость с тяжёлым набалдашником, другой рукой потянулся к шнурку тревожного звонка. А Лика со всхлипом проснулась.

В свете газового ночника под уютным зелёным абажуром скудно обставленная комната с прочной дверью и надёжно закрытыми окнами показалась ей необыкновенно уютной и защищённой — настоящим убежищем! К тому же, дверь, не снабжённую замком, она прикрывала на ночь особо, туго связывая ручки пояском от халата: так ей было спокойнее. Поднималась Лика с рассветом, до прихода сестёр, так что самоуправства её никто не видел.

Вздохнув полной грудью, она пробормотала наскоро невесть откуда выплывшее:

— Куда ночь, туда и сон!

Покрутилась немного под одеялом — лёгким, тёплым, ни чета колючему, в прежней палате — и сама не заметила, как снова заснула. Уже без снов, но с чётким осознанием того, что беда прошла мимо, не задев. Хотя — какая беда? Куда прошла? Всего-навсего ночной кошмар, уже забытый.

* * *

… Она так и не узнала об утреннем разговоре профессора Диккенса и владельца бережно хранимых ею перчаток. Да и ни к чему было знать, тем более что беседа сия могла бы обернуться новыми кошмарами. Особо зловещий оттенок придавало ей само место встречи: мертвецкая.

По закутку, отгороженному от прозекторского зала ширмой, Элайджа Диккенс расхаживал в подавленном настроении. Мало того: с лицом нездорового зеленоватого оттенка, словно у студента-первогодка после занятий в анатомичке. За всё время своей обширной многолетней практики ему доводилось не только присутствовать на вскрытиях, но и самому их проводить; но впервые в жизни он видел, как умерших допрашивают. Как заставляют говорить трупы. И это очень смахивало на… кощунство.

Блестящий хирург-практик, Диккенс с первого взгляда мог отличить покойника от живого человека. Это в последние несколько лет похоронные бюро стали пользоваться услугами некромантов, слабеньких, но уровня которых хватало на косметические, с позволения сказать, операции с неподатливой окоченевшей плотью. Первое время к этой… э-э… услуге обыватели относились с недоверием и скепсисом; но постепенно всё больше безутешных родственников соглашались придать своим дорогим покойникам более благообразный вид, желая запомнить их в момент прощания как живых. Кончина, особенно после долгой болезни или в результате несчастного случая, порой меняет человека до неузнаваемости; а из-под рук особо талантливых «цирюльников Смерти» клиенты выходили (если можно так выразиться) порой привлекательней, нежели при жизни.

Однако профессор, как уже говорилось, разницу между живым и мёртвым распознавал сразу, даже под магической маскировкой. И особенно без оной, как сегодня. Ясно как день: ежели из-под простыни, прикрывающей труп на холодном столе прозекторской, проглядывает кончик багрового, как червяк, шва, тянущегося от ключиц к паху — данное тело больше не встанет. Не шелохнётся. Не вздохнёт. Никогда. Потому что затруднительно всем этим заниматься без изъятых внутренностей, даже если забыть о вмятине на лбу, оставленной свинцовым набалдашником трости бывшего армейского бригадира. Поэтому когда вдруг окончательно мёртвое — без сомнений, абсолютно, бесспорно мёртвое — тело открывает мутные глаза и начинает выдавливать из себя жуткие звуки, хрипя при попытке вдохнуть, ибо физиология есть физиология, и без воздушной струи, колеблющей голосовые связки, говорить не получится; когда хрустят челюстные суставы, подёргиваются губы в попытках артикуляции, шевелится за зубами вспухший синий язык… это настолько страшно даже для видавшего виды немолодого врача, что смысл откровений с того света воспринимается не сразу, затмеваемый отвращением и суеверным, всколыхнувшимся откуда-то из бездн сознания, ужасом.

Высочайший Указ, особо регламентирующий права и обязанности некромантов, защищая душевное здоровье подданных Соединённого Королевства, разрешал проводить манипуляции с не-живыми, пусть даже с согласия родственников, лишь в отсутствии последних. Теперь-то Элайджа Диккенс знал, почему. Не всякая психика выдержит подобное испытание.

Прервав хождение по закутку, профессор подсел к столу и уставился на лист гербовой бумаги, заполняющийся идеальным каллиграфическим почерком. Ассистент некроманта виртуозно владел не только скальпелем и жезлом, но и пером; однако оформлял протокол вскрытия и допроса с таким выражением скуки и равнодушия на лице, будто лично ему смертельно (вот каламбурчик-то, да?) надоела вся эта рутина… Диккенс содрогнулся. Может статься, и впрямь надоела. В конце концов, у каждого своя работа, которая, порой, доводит до чёртиков. У этого молодчика — своя, не слишком-то приятная.

…У особого отдела недавно созданного полицейского управления — своя.